1. Режим перешел в агрессивную атаку на образованную и политическую сознательную часть общества. Впервые в современной истории России и СССР власть сочла, что легко обойдется без интеллигенции и сумеет властвовать над умами силами политтехнологов и популярных юмористов. Американизация страны совпадает в этом смысле с ее брежневизацией – то есть с усилением произвола коррумпированной бюрократии.

2. Выполнив ряд объективно стоявших перед страной задач – замирение Чечни, восстановление бюджетного сектора, сбор налогов и т.п. – правящая клика сумела, при помощи нефтяных денег и контролируемых телеканалов убедить большую часть населения в своей незаменимости. Обществу предложен «гоббсовский» тип общественного договора – циники и бандиты, стоящие у власти, полезны стране, потому что в их интересах усиливать ее. Подчеркну, что именно этот тип договора был характерен для обществ, создающих и наращивающих капиталистическую экономику.

3. Нарастающий национализм и частичный изоляционизм страны не является простой прихотью элит. Это инертный, нетворческий ответ на объективную ситуацию, в которой большие страны полупериферии не имеют шансов форсировать развитие и сохранить привычный образ жизни в ситуации открытости внешним рынкам и международным структурам. Надо признать, что в 1990е Запад не мог и не хотел интегрировать Россию в качестве сильного и самостоятельного члена мирового сообщества. Россия же, в свою очередь, не могла вести вестернизацию страны в условиях навязываемой Западом «демократии». Пришедший к власти (исходно – именно в целях форсированной вестернизации экономики) авторитарный режим входил в нарастающие противоречия с Западом и посчитал нужным организовать массовую пропаганду национализма, вплоть до нынешней изоляционистской волны. Либеральные реформы экономических и социальных институтов сопровождались консервацией позднесоветских коррумпированных структур в бюрократии, армии и образовании.

4. Сегодня, с одной стороны, кажется, что российские либералы доказали свою правоту. Действительно, главным нашим врагом представляется в данный момент не мировой капитал, а старое доброе авторитарное государство. Более того, либертарно настроенные либералы, готовые критиковать всякую власть вообще, скажут вам, что в России по крайней мере государство – это всегда зло, и самой счастливой эпохой были 1990е, когда оно ослабло. Можно согласиться с этой точкой зрения в той части, в которой она выражает протест и неприятие угнетения. Но в то же время нужно отдавать отчет в безответственности этой позиции, которая вяло ждет установления какой-либо власти, а потом критикует ее. Либеральная позиция такого рода на деле предполагает жесткую власть и зависит от нее.

5. Поэтому более точно будет сказать, с другой стороны, что правы оказались как раз левые. О чем мы (группа Что Делать?) твердили уже 5 лет? О том, что в сердцевине капитализма заложено угнетение, и что простая «модернизация» и «вестернизация» экономики страны не приведет к ее демократизации и просвещению – скорее, наоборот. И действительно, главная мечта либералов 1990х годов – профицитный бюджет, западные инвестиции – выполнена. Но выполнена так, что они сами кричат «караул» – правда, их никто не слушает. Что произошло на самом деле? А произошло то, что капитализм обнажил (в очередной раз) свой звериный оскал на границе между ядром и периферией, то есть в стране пограничной «полупериферии». Более или менее пристойный, амортизированный образ буржуазного капитализма в развитых странах Запада окупается бомбежками и нищетой в странах периферии, и авторитарным национализмом, усилением бюрократического государства, в странах полупериферии. Эгоизм корпораций уравновешивается здесь эгоизмом целых наций. В отсутствие эшелонированного гражданского общества умеренная реакционность западных правых оборачивается настоящей правизной, в лучших традициях правого движения (национализм, патриархат, культ авторитета). На полупериферии обнажается подсознательная изнанка капитализма, то воображаемое (фашизм, полицейское государство и т.д.), которое заклинают, но пока сдерживают прогрессивные либералы Запада.

6. Итак, в сегодняшней России мы столкнулись с одновременностью репрессивных эффектов, исходящих от технократического капитализма и от бюрократического авторитаризма, «традиционного» для России (но далеко не только для нее). В современном марксизме это называется «сверхдетерминацией». Подобная ситуация, однако, является наиболее интересной. Именно в ней возможна реальная борьба с капитализмом, поскольку репрессивная сила не прячется и не растворяется, а предстает как таковая, в своей голой глупости и цинизме.

Именно такой, кстати, была ситуация, в которой сам Маркс разработал теорию пролетарской революции. В Германии того времени пролетариата было мало. Зато было много пережитков феодализма и абсолютизма, против которых громогласно выступали профранцузские либералы. Однако, по мысли Маркса, специфика режимов, подобных тогдашней прусской монархии, в том, что их бесполезно критиковать всерьез. Какой смысл доказывать, что феодализм и клерикализм отжили свое? Кто этого всерьез не понимает? Однако режим от этого никуда не девается.

«Борьба против немецкой политической действительности есть борьба с прошлым современных народов, а отголоски этого прошлого все еще продолжают тяготеть над этими народами. Для них поучительно видеть, как ancien rйgime, переживший у них свою трагедию, разыгрывает свою комедию в лице немецкого выходца с того света. . . . Покуда ancien rйgime, как существующий миропорядок, боролся с миром, еще только нарождающимся, на стороне этого ancien rйgime стояло не личное, а всемирно-историческое заблуждение. Потому и гибель его была трагической.

Напротив, современный немецкий режим – этот анахронизм, это вопиющее противоречие общепризнанным аксиомам, это выставленное напоказ всему миру ничтожество ancien rйgime, – тот лишь только воображает, что верит в себя и требует от мира, чтобы и тот воображал это. Современный ancien rйgime – скорее лишь комедиант такого миропорядка, действительные герои которого давно уже умерли». (Маркс, Введение в критику гегелевской философии права».

И потому:

«Война немецким порядкам! Непременно война! Эти порядки находятся ниже уровня истории, они ниже всякой критики, но они остаются объектом критики, подобно тому как преступник, находящийся ниже уровня человечности, остается объектом палача». (Там же).

Так же и у нас. Какой смысл правозащитникам еще раз напоминать властям о ценности демократии и о необходимости соблюдать права человека! У наших идеологов нечего, по сути, противопоставить этим очевидным, пускай недостаточным, ценностям. Поэтому они кивают, бормочут что-то о «суверенности» демократии и о правах русских за рубежом, и начинают очередной «рейд».

По мысли Маркса, война с немецким режимом его времени, именно потому, что в нем не было сильного буржуазного класса, способного взять власть, была возможна только как тотальная освободительная революция, свергающая не только авторитарную власть, но и более тонкую, якобы договорную, власть капиталиста над рабочим. Именно Германия, с ее отсталостью в политэкономическом смысле, но с ее передовой интеллигенцией и развитой философией, находится, по Марксу, в той точке, с которой только и может начаться антикапиталистическая революция, где пролетариат, вооруженный философами целостным видением действительности, сможет восстать и выстроить порядки реальной свободы.

Капитализм не избавляет общество полностью от докапиталистических пережитков, а паразитирует на них и заставляет работать в своем чертовом колесе. Он как бы питается мертвечиной, подчиняет живой труд обслуживанию мертвого. Как писала позже Роза Люксембург, капитализм только и способен выкачивать прибавочную стоимость из докапиталистических производственных отношений. Когда рухнет последний авторитаризм и бюрократизм, капитализм не сможет больще существовать.

Увы, режим человеческого угнетения и несвободы проще, бездумнее, инертнее, чем режим свободы. Поэтому, и спустя 150 лет после Маркса, 100 после Ленина и Люксембург, мы опять находимся в одном из эпицентров угнетения, где оно находится в видимом противоречии, но в действительном союзе с экономическим развитием, и имеет тенденцию к нарастанию.

7. Что же делать?

Для начала, не попадаться в ловушку поляризации, которую нам подсовывает режим: бороться не за «Запад» против «отсталой» России, не за интеллигенцию против «послушного большинства», а всем людям доброй воли, вместе, объединив усилия, против альянса технократии, эксплуатации, и шовинизма. Лучшим оружием против этого будет, по рецепту того же Маркса, разоблачение и высмеивание «комедиантов старого порядка» (пародирующих СССР), которые сегодня у власти, но и серьезный, более «трагический» анализ мировой капиталистической системы вообще. Поскольку система бездумной поляризации, отчаяние коллективного эгоизма впаривается телевизором, как утюгом, в народную толщу – нам предстоит его дальнейшее «отпаривание», которое должно вестись спокойно и организованно, без спешки и истерики. Здесь и сейчас именно то время и место, когда люди чувствуют гнев, презрение, боль противоречий между развитием страны и ее фатальным регрессом – на своей шкуре. И именно сейчас нам – марксистам, анархистам, политическим либералам, профсоюзным активистам – надо объединяться, вырабатывать общую, пускай в чем-то компромиссную платформу и вырабатывать альтернативные формы общественного бытия, для России и для мира.