Более пяти лет с момента восстания в Аргентине в декабре 2001 года мы видим, как меняются толкования и настроения вокруг этого события. Для многих из нас этапным чувством, сопровождавшим этот извилистый путь, была печаль. Данный текст сохраняет момент развития этой «печали» с тем, чтобы выйти за пределы понятий «победы и поражения», характерных для предыдущего цикла политизации, сосредоточенного на захвате государственной власти, и в то же время, чтобы разделить процесс, позволивший нам «сделать публичным» то, что до этого было интимным чувством отдельных людей и групп.

Печаль пришла после события: вслед за политическим празднеством – языка, образов, движений – пришла реакционная динамика дисперсии. А вместе с ней и то, что тогда переживалось как уменьшение возможностей открытости и инновации, которые это событие привело в действие. За опытом социального изобретения (всегда подразумевающего еще и изобретение времени) последовал момент нормализации и объявление «конца празднества». Согласно Спинозе, печаль (меланхолия) состоит в ограничении наших способностей к действию (potencias). У нас политическая печаль во многих случаях принимала форму бессилия и меланхолии перед лицом растущей дистанции между этим социальным экспериментом и политическим воображением, способным его осуществить.

Текст «Политизировать печаль» резюмирует наше намерение оказать сопротивление, переработать то, что обнаружилось в коллективном эксперименте в условиях новой динамики публичности, поскольку начавшийся тогда процесс, отнюдь не сойдя на нет и не прервавшись, по-прежнему остается основополагающей дилеммой в современной Аргентине. В этом контексте и с этим намерением, мы, представители очень разных коллективов, объеденные жизненным опытом политической трансверсальности *, имевшей место в Аргентине в последние годы, собирались на протяжении нескольких недель в конце 2005 года. Среди собравшихся были: Grupo de Arte Callejero (GAC) («Группа уличного искусства»), образовательное сообщество Creciendo Juntos («Растем вместе»), Movimiento de Trabajadores Desocupados (MTD) (Движение безработных) городских районов Солано и Герники, коллектив коммуникации lavaca и Colectivo Situaciones (Коллектив Ситуаций). Мы пишем этот текст, неизбежно исходя из нашего собственного взгляда на то, что обсуждалось тогда на этих встречах, а это подразумевает – также неизбежно – писать в соответствии с продолжающей развиваться динамикой.

I. Политическая печаль

1. Логика специалистов. «Если ты занимаешься искусством, не занимайся политикой, потому что в искусстве есть те, кто разбирается в визуальном языке, эстетике, те, кто может сказать, что является искусством, а что нет». Такой же тип ограничений навязывается общественными науками и философией: проводится граница между теми, кто годен для изобретения концепций и легитимного использования социальных исследований, и теми, кто посвятил себя «политической пропаганде». Так вслед за эпохой «беспорядка» пришли категории специалистов – дабы реставрировать и воскресить классификации, которые – как они уверяют – никогда полностью не исчезают. Проделанный таким способом анализ оставляет в стороне политические операции, которые сделали то или иное произведение, принцип акции или движение возможными. Кроме того, существуют еще и политические эксперты, которые организуют беспорядок в противоположном смысле: «если у тебя нет четкой властной стратегии, то, что ты делаешь, не является политикой – это “социальный активизм”, филантропия, контркультура и т.д.». Тем самым гибридизация, подразумевая при любом создании новых политических фигур, намеренно путается с костюмированной вечеринкой, после чего возвращаются старые классификационные силы и раздают униформу, игнорируя тот факт, что все эти процессы всегда обладают измерением необратимости.

2. Повторение без различия. Порог производительности (как выразительной, так и организационной), достигнутый в момент творческого кипения, таков, что делает возможным персональные и групповые «слияния», наряду со смешением языков, в которых важно уже не столько авторство созданного, сколько степень, до какой объединились эти энергии. Эти производительные силы не выдерживают повторения вне ситуаций, в которых укоренен их смысл, без того, чтобы не сделаться формулой. Печаль появляется вместе с уверенностью в этом искоренении, но изгоняется как политика, когда чистое повторение кристаллизуется и возводится в формулу, готовую к применению. Автоматизация формулы блокирует нашу собственную способность темпорализировать процесс. Если творить время – значит открывать возможности, политическая печаль препятствует проработке жизненного опыта как настоящую и будущую возможность. Кристаллизация не изжитого прошлого прерывает свою проработку как политическую память.

3. Длительность как критерий состоятельности. Вопросы, стоявшие на повестке дня в течение 2001 – 2003 годов, были следующими: как соотносятся между собой группы и движения; какие совместные усилия явились результатом «слияния», а какие не допускают подобной гибкости связей? В каждой группе или коллективе (художественном, политическом, социальном и т.д.) возник вопрос о практиках, имевших место за пределами каждой из них самой по себе, в общем внешнем мире. Ключевая идея, сделавшая эти встречи возможными, заключалась в «третьей группе»: объединения вокруг задач, которые снимали бы различия между группами, одновременно объединяя их в подлинные лаборатории по созданию образов, слов и организаций. Печаль, в своем стремлении к упрощению, приходит к тому, что временной конечности эксперимента достаточно для того, чтобы обесценить его значение, делая неразличимым и это «общее вне», и процедуры, призванные придать ему форму; тем самым она распыляет глубочайший смысл этого процесса.

4. Презрение к социализации производства. «Каждый может создавать образы или концепции, формы борьбы, средства коммуникации или способы выражения». Эти утверждения имели смысл, пока успех «безличного» коллективного производства мог распространять процессы и социализировать творческие эксперименты. Логика «заражения» пронизала формы борьбы, образов и исследований, ставя под сомнение контроль фирм и их торговых марок над пространством знаков. Нормализующая реакция пришла позже – чтобы управлять этой вирусной экспансией, перекодируя смыслы и вновь устанавливая над ними власть.

Этому уровню нормализации способствовали следующие процессы:
Опустошение коллективных лозунгов путем их буквализации (насильственного отрыва от их потенциальных смыслов). Например, «пусть уйдут все» декабря 2001-го;
приписывание скрытого смысла, продукта «манипуляции», в качестве обычного прочтения явлений коллективного творчества («за каждой автономной и горизонтальной тенденцией стоит не что иное, как уловка власти…», или любая «спонтанная по видимости» демонстрация находит свою «скрытую истину» во властях, которые «дирижируют» ею из-за кулис);
самые типичные предрассудки «реактивного экономизма», выраженные во фразах вроде «пикетирующие только и хотят, что получать деньги, не работая», «средний класс выходит на улицу только тогда, когда задет его кошелек», и все способы свести субъективное взаимодействие к экономическому кризису;
механическое отождествление «микро» уровня с «малым», априорное суждение, в соответствии с которым конкретные формы восстания отождествляются с предыдущим, локальным, исключительным моментом, вырванным из «макро» («большей») реальности, которой следует управлять в соответствии с указаниями, проистекающими из капиталистической гегемонии и ее систем перекодирования.

5. Машины захвата. Классическая дилемма по поводу институций – участвовать или отстраниться? – была в известном смысле преодолена в момент выброса наибольшей социальной энергии. Ресурсы, вырванные коллективами и движениями у институций, не диктовали «смысла» ни их использования, ни функционирования. Наоборот, они стали зубчиками другой машины, которая пропитала способ отношения с этими институциями иным смыслом, лишенным наивности, проверяя на практике, как эта динамика зависела от соотношений сил. Возникновение всех этих внеинституциональных процедур, одновременное с моментом наибольшего присутствия и выступления движений на общественной сцене, стремилось к радикальной демократизации взаимоотношений между созидательной динамикой и институцией, смысла и ресурсов. Институции, которые попытались зафиксировать смысл этих изменений в целом, не пошли дальше частичного обновления: не столько потому, что отрицали запущенные движениями и коллективами процессы, сколько потому, что они забыли о том, какую реорганизацию подразумевает институциональная динамика, к которой эти инстанции стремились; не столько для того, чтобы придать противоположный смысл желаниям движений, сколько по причине недооценки самого плана этих движений как локуса, где были поставлены проблемы, касающиеся производства смысла.

6. Автономия как корсет. До определенного момента автономия была почти эквивалентна трансверсальности коллективов, движений и людей. Этот позитивный резонанс функционировал как поверхность развития диалога, установленного вне консенсуса и капитала, и альтернативных «хозяев» партийных аппаратов. Но автономия, превращенная в доктрину, тотчас становится нечувствительной к трансверсальности, которой сама же питается и которой обязана своей подлинной силой (potencia). Когда автономия становится моралью и/или строгой партийной линией, она захлебывается в узкой партикулярности и теряет свою способность к открытию и инновации. Для автономных групп и движений печаль проявляется еще и как угроза кооптации или отказа от поиска. Проявляется она также и как вина за то, что они не сделали, за то, на что «оказались неспособны», или как раз за то парадоксальное становление нормализации, которое приносит как свое следствие известную форму досады.

7. Внезапное появление в лучах софитов. Выступление масс сопровождалось во время взрыва контр-власти в Аргентине в 2001 году резким изменением карты относительно тех, кто являлся на ней важными игроками, но также параметров понимания и ведения дел с этим новым социальным лидерством. Театрализация (возможно, неизбежная) театрализует: выдвигает звезд и создает узнаваемые голоса. Потребительское отношение к «горячим» зонам конфликта привело к колоссальному изменению климата, когда коллективы и движения, за которыми еще вчера наблюдали, которым рукоплескали и к которым присоединялись, вдруг стали игнорировать или даже высмеивать, что обычно переживается как смесь крайнего одиночества, обманутости и чувства вины.

II. Политизировать печаль

Политика «изнутри» и «против» печали не может быть печальной политикой. Реапроприация и переистолкование события предполагает:

1. Переработать событие в свете памяти как потенциальной силы (potencia). Процесс не завершается поражениями и победами, но мы действительно можем остыть и оказаться удаленными от его динамики. Учиться разбирать формы и формулы, принесшие некогда успех, не означает заниматься покаянием и симуляцией. Отбросить формулу значит вновь обрести их все как возможности; вооружиться истинной политической памятью.

2. Никаких виктимизаций. Печаль всего лишь указывает на наш временный разрыв с динамическим процессом, который нет причин считать длительной фазой (стабилизации), периодически прерываемой (кризисом доминирования), напротив, его следует мыслить как процесс, через который проходит политическая борьба. Печаль – это не только политика власти, но и – прежде всего – обстоятельства, в которых политика власти становится могущественной.

3. Способность (potencia) к воздержанию. Если способность к действию (potencia) подтверждается в демократической суверенности, которую нам удается в ней актуализировать, политизация печали, возможно, может быть понята как форма благоразумия, в которой кажущаяся пассивность радикально сохраняет свое активное субъективное содержание. Готовность «несмотря ни на что», предохраняющая нас от того, чтобы оказаться унесенными потоком или попросту покоренными.

4. Новые публичные пространства. Общественное бытие устанавливается в нашем способе выступления, а выступление, которое ставит вопросы и допытывается, является радикально политическим. Учреждение новых общественных пространств, в которых мы появляемся с нашими подлинными вопросами, готовые выслушать суть ситуаций, не нуждается в каких-то исключительных условиях, но в чем оно нуждается, так это в негосударственном учреждении того, что является коллективным. Это то, что Mujeres Creando («Женщины творят») называют «конкретной политикой».

5. Заново проработать коллективное. Коллективное как предпосылка, а не как смысл или конечный пункт: наподобие того «остатка», что возникает из обновленного усилия выслушать. Коллективное как уровень политического производства и сопровождающие друг друга опыты. Мы говорим не о групповых формулах (агитации или самопомощи, ее противоположности): коллективно-коммунальное – это всегда вызов открытия-начала по отношению к миру. Это не просто взгляд «во вне», в терминах классической топологии, которая разграничила бы «коммунальное внутри» и «внешний мир снаружи», а скорее коллективное как соучастие в приключении становления ситуативным интерфейсом мира.

В заключении мы хотели бы выдвинуть гипотезу: существующая по сей день в Аргентине динамика создает то, что можно было бы назвать «новой управляемостью» (новые механизмы легитимации элиты; новшества в способах завязывать отношения между правительством и движениями, между международной и «внутренней» политикой; региональная интеграция и глобальная многосторонность). Длящаяся печаль ведет к изоляции на этой новой стадии процесса.
Будучи «переводом» этого процесса, «новая управляемость» распространяет признание наметившейся динамики и открывает невообразимые на предыдущей стадии кулачного неолиберализма пространства игры. Однако все это происходит одновременно с попытками контролировать и перенаправить эту динамику. Нет места ощущению «успеха» первого, ни «поражения» второго. По мере дрейфа политической печали к ее политизации, мы намерены обсуждать эти дилеммы, которые открываются всегда присутствующей опасностью потеряться в застывшей, а потому иллюзорной бинарной логике в виде «победа-поражение». Паоло Вирно так суммировал то, что открывается перед нами: на карту, за пределами порочных колебаний между кооптацией и маргинализацией, поставлена возможность «новой зрелости».

Буэнос-Айрес, 13 февраля 2007.

Прим. переводчика:
* от transversal – в математике пересекающая линия, трансверсаль. Авторы имеют
в виду взаимопересечения разных групп без их полного смешения или слияния.