Лёша Никонов – поэт, вокалист панк-группы «Последние танки в Париже». Название отсылает к знаменитому фильму Бертолуччи. Как говорит Никонов: «Революция кончилась, начался постмодернизм». Отсюда и «танки» – это как бы расстрел постмодернизма. Таково самоопределение на 1998 год. Но мы говорим в 2006. Но мы говорим в 2006, когда в песнях ПТВП все отчетливее – и яростнее – звучит тема протеста (см. сайт группы https://nehardcore.narod.ru).

Александр Скидан. Я не буду вдаваться в историю, но, думаю, ты согласишься, что ещё не так давно рок ассоциировался с нонконформизмом, а нередко и с прямым политическим протестом. В Советском Союзе, при всех отличиях от западной ситуации, заниматься подобного рода музыкой – это уже был вызов системе. А сейчас такое впечатление, что рок-н-ролл хуже, чем мёртв, что он стал частью господствующей идеологии. Что происходит с рокерами?

Лёша Никонов. Сейчас это всё оппортунистически настроенные люди, готовые рубить бабло по любому. Их вынесло на протестной волне, а теперь Гребенщиков ходит на поклон к президенту, о чём-то трёт с ним, не знаю, о чём. А Шевчук? Во всем мире поют против войны, а у нас главный рокер едет в Чечню и подбадривает солдат, воюющих против своего же народа, фактически. Нечего терять только независимым группам, у которых нет никакого контракта. А у кого есть контракт или своя собственная студия, к ним в любую минуту может придти налоговая инспекция и закрыть их. Поэтому не в их интересах записывать группы политические или социально протестные.

А.С. А что с «Последними Танками» сегодня происходит?. Я читал твои стихи в сети. От ранней, грубо говоря, «эротической» лирики ты постепенно перешел к жёсткой социальной тематике…

Л.Н. Хотя обычно бывает наоборот, заметь… Дело в том, что последние года полтора мы много ездим по стране и играем в провинциальных городах. То есть если раньше я в основном находился в Питере, то теперь, поездив по России, уже невозможно не петь социальных песен. Там же всё в развалившемся состоянии, люди получают зарплату 7 тысяч рублей в месяц, и они сидят в своих конурах, на улицу носу не кажут, потому что там либо менты шуруют, либо гопники. Что одно и то же. Менты же у нас как, они не охраняют людей, они занимаются тем, чем раньше занимались фарцовщики – сшибают бабки.

А.С. Ещё я прочитал твой манифест о постмодернизме и глобализации. Ты не думаешь, что он устарел? В смысле, что война с постмодернизмом – это война с ветряными мельницами?

Л.Ш. Я всегда считал, что культурная революция предшествует социальной, и я просто хотел сказать этим, что пора все эти постмодернистские дела завершать, потому что это не имеет никакого отношения к народному языку и всё больше напоминает шарады, которые очкастая интеллигенция придумывает сама для себя. Я считаю, что прежде чем происходит социальная революция, сначала, она происходит в умах. Поэтому моим отчаянным призывом к анархистам было обратиться к искусству.

А.С. Ты продолжаешь быть анархистом?

Л.Н. Надеюсь, что я анархист, но вряд ли в бакунинском понимании слова. Я не принимаю централизованную власть как окончательное решение всех проблем, я за самоорганизацию масс. Но это всё стереотипные определения, это формулы даже не XX, а XIX века.

А.С. Что нужно, по-твоему, чтобы массы начали самоорганизовываться и вместе бороться за свои права?

Л.Ш. Только ухудшение экономического положения, тут я согласен с Кропоткиным. Как только страна перестанет сидеть на нефтяной игле и всё покатится в ебеня, надеюсь, массы начнут самоорганизовываться. Но я боюсь, что это опять будет не политическая самоорганизация. Власть никогда не направит эти организации в политическое русло.

А.С. Я вижу некоторое противоречие в твоих словах. С одной стороны, ты говоришь, что Руссо и Дидро подготовили Французскую революцию и приход к власти третьего сословия. А с другой, утверждаешь абсолютный экономический детерминизм, даже фатализм.

Л.Ш. Тут действуют оба фактора. Но я в своем манифесте упирал на искусство, потому что я поэт и ни о чем другом более или менее систематически рассуждать не могу.

А.С. Вот еще о чём я хотел у тебя спросить. Рок-музыка – это эротический драйв, очень телесная вещь. Как революционизировать наслаждение, а не просто «разряжаться», выплескивая его в форме зрелища и превращая тем самым в товар?

Л.Ш. Это, по-моему, попытался сделать маркиз де Сад. Хотя он и потерпел ужасное фиаско, но остался в истории как непревзойденный мастер памфлета «Еще одно усилие, французы, если вы хотите стать республиканцами!» Не представляю, чтобы кто-нибудь сейчас мог выпустить подобного рода листовку. Я боюсь, что творческая интеллигенция не даёт народу реализовать себя в этой области. Может быть, только в 20-е-30-е годы было что-то подобное, что породило и ГИНХУК, и обэриутов, и конструктивизм. Которые, по сути, единственное, что в нашей истории было оригинального. Остальное – это ужасные заимствования. А в 20-е-30-е годы, благодаря революционному скачку, мы имели отличные новые формы и в искусстве, и в сознании людей.