“Разумеется, есть огромная разница между подлинной социальной борьбой от имени эксплуатируемых меньшинств… и … насаждением безопасного, безвредного, безобидного сопротивления (resistance), процветающего среди “радикальных” университетских преподавателей”. (С.Жижек, «13 опытов о Ленине»).

Даже для медийно этаблированного Жижека “сопротивление” подразумевает скрытую легитимацию статус-кво, и он проницательно вскрывает его мотивацию (лакановская модельистерического поведения): интеллектуал-сопротивленец постоянно провоцирует “Систему” (Другого, Господина) своими текстами и выступлениями, но суть игры – чтобы ничего не изменилось, все осталось в рамках “психологии” (подтверждение своей нонконформистской идентичности).

С другой стороны, – продолжая эту критику, – активист занимается тем же, ведя себя, скорее, какобсессивный невротик со своими навязчивыми ритуалами. Участвуя в мирных демонстрациях, занимаясь своим профессионально отлаженным и также не угрожающем системе “конкретным малым делом”, он всегда может бросить упрек “свободнопарящему” интеллектуалу, что он занимается “болтовней”. Идеальная пара взаимодополняющих невротических субъектов…

Естественно, не стоит переоценивать эти индивидуалистические «психологические» фигуры, замыкая анализ в пределах близкой тебе социальной группы. Важно, что ставкой становится некоторая “подлинность” борьбы. Что важнее – анализ системы или действия в отношении нее? Теория или практика? Нас призывают к пародийному либеральному выбору “потребительского пакета” борьбы, покупке того или иного “нонконформистского комплекта”. Общепризнанная банальность состоит в том, что сейчас мы находимся вне революции как кардинального изменения системы, или на самых дальних ее исторических окраинах. Очевидно, что сам разрыв теории/практики структурно задан этим “вне” (опять же, не является это постулирование «вне» родом цензуры?).

Но этот травматический разрыв необходимо постоянно удерживать. Вопрос не в том, чтобы описывать свою позицию в жесткой альтернативе “политический активизм/культурный resistance” (которая так или иначе предполагается), надо постоянно уходить от нее как от псевдопроблемы, нужно по-другому выстраивать эти смысловые моменты. Главная проблема, которая за этим скрывается, – отношение к революции как реальной возможности преобразования, со всей ее тяжестью.

Из нашей современности, в ее странной форме исторического оцепенения и анестезии, революция кажется чем-то невероятно далеким, как случайно попавшие в зрачок образы фильмов Эйзенштейна или Годара (1917 и 1968-й). А современная скептическая теория, неустанно упражняющаяся в разборке больших смысловых и исторических единств, способна рассеять революцию в тысяче частных и случайных контекстов, дезавуировать ее как эффект, частный извод той самой эпохи, которую она должна отрицать. Но может ли она полностью объективировать революцию, устранить ее как событие, как возможность?

Предельно «скандальный» вопрос состоял бы в том, готовы ли мы к революции и другому порядку вещей, готовы ли мы чем-то поступиться, чего-то лишиться – в ситуации реального риска и неудобства, а не заниматься репутационными играми. При этом – нашу готовность, как бы субъективно она не оценивалась, нет возможности проверить. Все проверяется в операциональном режиме: работает или не работает. И никому не хочется приносить жертвы чужим химерам, когда призыв к действию и риску может оказаться пустой провокацией. Когда сам этот вопрос при желании можно дезавуировать как провокацию.

В удержании тяжести этого неудобного вопроса о революции и состоит позиция, которая более рефлексивна, чем ортодоксально-активистская, и более самокритична, чем идеология культурного «сопротивления». Для того чтобы его не упустить, нужно четко различить три значения понятия сопротивления, точнее, три его смысловых регистра. Необходимо присвоить этот популярный термин невротического языка, придав ему позитивное значение.

1.Этическое значение – исторически связано с ситуацией войны и оккупации, превосходством сил противника. Означает выбор борьбы в горизонте, по меньшей мере, негарантированного успеха.

2.Определение в терминах взаимодействия сил (микрополитическое). Локальные стратегии и действия современной био-власти порождают столь же рассеянное, локальное сопротивления; в свою очередь, новые типы сопротивления заставляют власть изобретать новые типы контроля.

3.Политическое значение – как предреволюционной стадии формирования сообществ, субъектов революционной борьбы, со всей системой развивающихся технологий и практик. В отличие от микрополитической локальной и спонтанной резистентности, политическое сопротивление (а) скоординировано, имеет стратегический вектор; (б) имеет тенденцию к генерализации, вовлечению в (классовую) борьбу широких масс.

Эти регистры отсылают к историческому процессу, характеризуя его динамику (радикализация), а также разные страты и формы активности (выбор позиции, спонтанное резистентное действие,субъективация борьбы и объединение политических сил в революционной перспективе). Во всех регистрах сопротивление имеет и непосредственно политическую, и культурную (идеологическую) составляющую.

Чем же сопротивление отличается от традиционной политической борьбы, зачем вообще кодифицировать это подозрительное слово? Этический регистр сопротивления отражает нашисторический момент – момент торжества неолиберализма, момент кризиса всех старых политических структур, связанных с левой традицией, когда любая альтернативность существующему порядку осуждается капиталом и обслуживающими его интеллектуалами-скептиками чуть ли не как «онтологически невозможное», чудовищным и недопустимым образом субстантивируется как «абсолютное зло». Микрополитический регистр позволяет оценить и аккумулировать тот рассеянный протестный потенциал, который исходит из всех зон нашего общества. Наконец, политический момент сопротивления позволяет расширить традиционный концепт «классовой борьбы», ограничивающий пространство практики активностью представляющих классовые интересы политических структур с присущей им реакционной тенденцией играть по чужим правилам.

Недостатком термина «сопротивление» являются его пессимистические обертоны. Сопротивляться можно чему-то огромному, неодолимому. Но мы уже знаем, что иногда – в моменты революционного прерывания Истории, внезапного обесценивания всех величин и масштабов – это неодолимое оказывается «бумажным тигром». Для того чтобы попасть в этот регистр революционной легкости, силы и эйфории, абсолютной имманентности жизни, скинувшей бремя истощающей ее эксплуатации, необходимо разыграть все регистры сопротивления.