Я испытываю неловкость оттого, что мне нужно говорить от лица женщин. И дело совсем не в том, что я считаю себя мужчиной. Отнюдь, нет! От их лица я тоже не могу говорить, более того, от их лица я еще и не хочу говорить. Мне неловко говорить от лица какой-то общей категории вообще. Это политикам с их мужским “лицом” пристало говорить от лица женщин (стариков, детей). Им необходимо говорить и заговаривать зубы, отвлекая внимания от Черного Передела. В этом смысле я согласен, что феминизм – одна из составных частей неолиберальной идеологии, точнее “неолиберальной” олигархии. Но это же не означает, что “либерал” не превращается дома в патриарха, более того, что законы, принимаемые “либералами”, носят профеминистский характер. Что, суд над Фаллосом американского Президента – показатель распространения феминизма в американской юриспруденции? В результате Президенту пришлось направлять свою ракету не только в бюрократический рот, на и на Третий Мир (это, разумеется, была не единственная причина). Фаллократия вполне может кутаться в мантию феминизма, но способна ли? Не оказывается ли неолиберальный дискурс перфорированным ракетой, которую не спрятать?

Я бы хотел напомнить, что при всем разнообразии феминизмов, речь все же идет о сложнейших теориях, о сплетении марксизма, психоанализа, критики, деконструкции. Короче говоря, американская капитализация, в том числе и юридическая отдельных положений феминизма, на мой взгляд, – лишь камуфляж идеологии неолиберализма.

В связи с этим я вспоминаю одну ситуацию. Дело было в Рио де Жанейро. Один американский паренек, профессор психоанализа и феминизма, разворачивал “левый дискурс”, так сказать, по полной. В одну из ночей ему довелось попасть в некий клуб, который представлял собой девичий рынок. Утром он уже забыл всю свою борьбу за освобождение трудящихся, он не рассуждал о причинах, по которым девушки попали в это место. Дрожащим голосом он лепетал в прострации: “они все могут быть мои, они все – мои, они мне по карману…” Я не хочу его осуждать. Тем более не хочу сейчас рассуждать о том, что Америка сделала с Бразилией. Читайте Хомского. Я лишь хочу подчеркнуть, что дискурс – тоже вещь коммерческая. Дискурс разменивается на деньги. Дискурс помогает валоризовать себя и занять место в социальной структуре. Этот американец распахивал феминистскую ниву. Феминизм – средство заработка.

В России же понятие “феминизм” вообще скорее воспринимается как ругательство. Патриархальные “мужчины” говорят, мол, из-за этого феминизма женщины распустились, ничего не умеют делать, семьи распадаются, страна идет прямиком в ад, вся надежда на сильного президента и т.д. С другой стороны некоторые “женщины”, называющие себя “феминистками”, готовы порвать “мужчину” на части, когда тот подает им пальто или подносит зажигалку к сигарете. Так что хорошо бы сначала разобраться с тем, что это за “феминизмы” и “феминистки”. В этом отношении я весьма пессимистичен, несмотря на то, что стали появляться книги по гендерным исследованиями, несмотря на то, что Ирина Аристархова, Ирина Жеребкина пишут свои работы… Сколько человек читают эти книги? А сколько человек слушают психолога, объясняющего, что женщина должна служить мужчине как богу, мол, так устроена психология? А сколько человек слушают биолога, рассуждающего о природе, создавшей женщину для сохранения очага, моногамии и подчинения? А сколько человек читают женские журналы и смотрят женские телепередачи, в которых насаждаются позиции весьма далекие от феминизма. Женские передачи вообще чаще всего могут вызвать только ужас и отвращение. Как будто у них одна цель: сделать женщину либо неженщиной, либо рабыней. Такое ощущение, что ТВ-“женщины” услышали лакановское уравнение “Женщина = Другое = Вещь” и поняли его на уровне маленького мальчика с серьезными задержками в развитии. Они делают все, чтобы женщина превратилась в Вещь. Вещь, которая наравне с тачкой, мобилой и голдой на груди принадлежит “настоящему мужчине”. “Эх, мне бы такого, как…”

Что же касается различий между “мужчинами” и “женщинами”, то для меня это как был сложный вопрос, так и остался. Единственное, что я могу точно себе сказать: различие между “мужчинами” и “женщинами” не проходитмежду “мужчинами” и “женщинами”. Где это различие – в области социального полоролевого конструкта? Не только. В области биологии – деторождения, месячных…? Не только. В области психического структурирования в отношении фаллоса? Не только.

2. Сегодня российскими средствам массовой дезинформации на полоролевой рынок продвигаются две ходовые модели “женщины”. Первая модель – самостоятельная, независимая, сильная, агрессивная.Self-made woman, так сказать. Эта идеологический ready-made называется “Деловая женщина”. В одном из журналов, на днях увидел, что одна из 2-3 самых популярных женщин этого образца – Кондолиза Райс. Насколько эту агрессивную модель можно назвать “женщиной” – решайте, друзья, сами. На каком основании этот политический монстр стал для россиянок образцом, для меня остается загадкой. Возможно, вы правы “крутизна” в моде, а такие человеческие качества, как терпение, пассивность, способность к пониманию другого сегодня out of fashion. Мне при этом вспоминаются даосы с их изящным аргументированием победы слабого, пассивного, гибкого, т.е. всего того, что не соответствует западной модели “настоящего мужчины-терминатора”, “Кондо Райз”, а уж тем более российской модели “настоящего мужчины” – “водка, табак, перегар и щетина”. То, что вы назвали “революционной политикой слабости” звучит для меня крайне привлекательно. Слабость, думаю, не отомрет, по крайней мере, по той причине, что она – фантазм “сильного”, самоуверенного параноика, принимающего на себя “ответственность” за судьбу другого, несущего ему свою фаллократическую “свободу”, обеспечивающего “женщину” товарами, или “разводящего лохов” (российская версия “крутого”).

Вторая масс-медиальная модель “женщины”: “Вещь”. Этот рыночный брэнд может быть двух типов. Один тип рассчитан на большинство россиян, сориентированных на патриархальные устои. Этот тип паразитирует на дискурсе “традиции”, “природы”, “так уж сложилось”, “так было всегда”, “так издревле повелось на Руси”. Это функциональный тип. “Женщина” – “вещь”, которая хорошо готовит, убирает, растит наследников. В новых условиях она функционирует на уровне холодильника, пылесоса, стиральной машины и прочих приборов. Она – хранительница очага (он – “добытчик”, “охотник”). Эта “женщина-вещь” предназначена для широких слоев трудящихся. Другой тип рассчитан на бизнесменов и олигархов. Этот тип, как правило, связан с маркетингом модельного бизнеса и школы т.н. “золотой молодежи”. В отличие от первого, функционального типа модели “Вещь”, второй тип овеществлен до предела. “Женщина-Вещь”, судя по средствам массовой дезинформации, особенно, если это образчик “золотой молодежи”, уже лишена способности мыслить и говорить, и сводится исключительно к декоративному элементу. Этой “вещи” не нужно функционировать на уровне домохозяйки. Она работает на бизнес-взгляды партнеров и конкурентов. Этот тип пришел на смену сводящему с ума типуfemme fatale, созданному фантазмами рыцарей, поэтов, Дон Кихотов, т.е. “ненастоящих мужчин”. В экономике тотального потребления сводить с ума нет возможности. С какого такого ума? Настоящий мужчина – на брэндах. А ещё у него есть “Вот Это”. Этот бизнес-взгляд и пропагандируют женские журналы, и женские телепередачи: стань “Вот Этим”, ну как его, ну, как его там, типа…

 

3. Секс+сентиментальность вместо любви – так определил Жан-Люк Нанси американский образ жизни, т.е. тот образ, который нам предлагается в качестве безальтернативного, за неимением лучшего. Секс по быстрому, пара слезинок от дешевой голливудской мелодрамы и на работу, к настоящей “жизни”, к золотому тельцу. Любовь только отвлекает от дельца. Ну какой из любящего работник? Он о чем думает на работе? Так что, друзья, любовь, похоже, имеет мощнейший политический потенциал! Любовь и смерть заставляют задуматься над смыслом жизни. Любовь заставляет переосмыслить ценности, навязываемые господствующей в России американская идеологией. Любовь – то, что позволяет субъективироваться. Любовь – то, ради чего можно поставить на кон всё, т.е. карьеру, деньги, эффективность, успешность. И это “всё” покажется тогда столь малым и ненужным – просто “бумажной мечтой”, как поет Шнур. Однако любить в обществе, где любить нужно тело товаров, где во сне являются “БМВ” и “Моторолы”… вот что немыслимо сложно. Это немыслимо сложно, потому что это уже предполагает субъективацию. Вот где порочный круг: чтобы любить ты должен быть человеком, а чтобы быть человеком, ты должен любить.

Причем, речь не идет о влюбленности. Влюбленный как раз близок к истерическому и даже психотическому потреблению товаров. Я называю его психотическим, поскольку это потребление связанно с расстроенным нарциссизмом. Потребление в этом отношении – поддерживающая терапия, спасающая от полного коллапса. Забрэндованные девушки из т.н. “золотой молодежи”, из “золотых львиц” как раз и находятся в таком психотическом состоянии. То, что мужской мир капитала превратил их в товар, означает, в конечном счете, что они сами себя могут обнаружить только на витрине, только в форме товара. А товар текуч в обществе потребления, в информационном обществе. В этой постоянно меняющейся среде, в зоне индустрии забвения стабилизировать свой образ практически невозможно. Это уже не мир патриархата, а мир патриархального галлюцинозаи в нем.