Когда люди, живущие в одном из регионов мира декларируют, что их группа имеет право жить автономно, они говорят о том, что хотят сами управлять своей жизнью. Этими требованиями, они, в сущности, отрицают политическую и юридическую власть тех, кто не относится к их группе. Они утверждают, что независимо от того, насколько на практике внешняя власть может распоряжаться над ними, эта власть является незаконной и они одни обладают полномочиями, чтобы определять и предписать правила и политику, которая управляет их жизнями.
Когда индивидуум декларирует подобные требования, касающиеся некоторых сфер его собственной жизни, он также, отрицает, что кто-либо ещё обладает властью, чтобы управлять его деятельностью в пределах этой сферы. Он заявляет о том, что любой контроль над его поступками является незаконным, в том случае, если он сам непосредственно не легитимирует его.
Наше требование права самостоятельно определять свои поступки отражает наше убеждение в том, что мы независимы.
Тот, кто действует, является активистом/агентом.
Ничто и никто не может действовать кроме субъекта действия – активиста, только он способен осуществлять своё право на поступок. Это означает, что тот, кто является действующим субъектом, проявляет себя как человек, наделенный властными полномочиями.
Каждый активист обладает властью над своими поступками.
Эта власть не заключена в его политической или социальной роли, она не укоренена ни законе ни в традиции. Она основана на том простом факте, что активист способен сам инициировать свои действия.
Несмотря на особый непосредственный характер нашей власти над самими собой, возможны случаи, когда мы не в состоянии контролировать самих себя. Подобная ситуация сравнима с положением политического лидера, который не может распространить свою власть на тех субъектов, которые находятся за пределами области его полномочий.
Как нам отличать те силы, которые подрывают автономию субъекта от сил, которые стимулируют процессы самоуправления?
На этот вопрос пытаются ответить любые концепции автономии.
Проблема этого вопроса, заключается в сложности определения полномочий власти активиста и власти сил, которые им движут.
Существует широко распространенное мнение о традиционных угрозах индивидуальной автономии: промывание мозгов, принуждение, наркотическая зависимость, депрессия, беспокойство, и много других психологических состояний, которые несовместимы с пониманием самоуправления.
Все, что мы совершаем, соотносится с обстоятельствами прошлого и настоящего, над которыми у нас нет механизмов контроля.
Учитывая все наши знания о том, что есть, и наши представления о том, как должно быть, мыдолжны определить, наш способ действовать.
В этой ситуации теоретики остаются пассивными свидетелями событий, на основе которых они предсказывают будущее. Но активист не может оставаться простым наблюдателем происходящего. У активиста нет другой возможности, кроме как влиять на то, что его окружает, даже если всё что он делает предопределено событиями прошлого. Для того чтобы определиться нам нельзя оставаться изощрёнными теоретиками и мы не нуждаемся в сомнениях насчет легитимности нашей внутренней воли к действию.
И так как никакой факт не может играть роль причины, если кто – то не желает расценивает его как причину, то активист обретает автономную власть над силами, которые движут его.
Когда мы действуем подобным образом, смысл нашего желания управлять самими собой, остается неясным для нас, при том, что легитимность этого желания не оставляет сомнения в правомерности автономного действия.
Таким образом, автономия является одновременно и открытой и закрытой системой и она определяется как достижение состояния идентичности, открытой и трансформирующей мир вокруг неё.
