Повседневность предоставляет нам массу привлекательных конструктов самой себя – перед нами она выставляет своего рода оборонительную армию на подступах к пространству, в котором она действительно являлась бы – или является – невыносимой. На уровне житейского, привычного секьюрити, даже для того, кто позиционирует себя “слева” – капитализм продолжает оставаться каким-то теоретическим костылем, абстракцией, позволяющей объяснять и рационализировать действительность, саму по себе абсурдную. На уровне политической оппозиции она ритуализируется, оборачиваясь вполне театральными жестами повторяющейся саморепрезентации. Апогей ее – мирная демонстрация, когда в очень ограниченном – сакральном, по сути – пространстве, в ограниченном и жестко регламентированном времени, человеку дается возможность выразить себя и сказать, что именно он считает дерьмом. Однако это “что именно” всегда уже отгорожено от точки высказывания сопровождающими демонстрацию с четырех сторон отрядами правоохранительных сил.
Мирная демонстрация и ее триумфальное сопровождение со стороны власти (конвой) – насмешка над иллюзией коллективного автономного субъекта, который наслаждается своей свободой в той мере, в какой понимает, насколько она ограничена. По отношению к этому блокированному со всех сторон и безвыходно в самом себе активному движению все остальное представляет собой воплощенного врага, и особенно ближайший сосед, безмолвный человек с оружием, живая стена. За ним – государственные учреждения, щедро украшенные плакатами наружной рекламы, демонстрирующими реальность отчужденного потребления и скрывающими за своей гламурной пестротой реальность отчужденного производства, как-бы не имеющую альтернативы.
Тем не менее, замкнутая в своих собственных пределах, мирная демонстрация является пространством напряженным, густым и насыщенным аффективными энергиями, связывающими ее участников в единое сообщество. Оно живет коллективным опьянением, легким экстазом и иллюзией, в которой фантазм революции никогда не переходит в действие, но мгновенно преобразуется в лозунг, что и позволяет демонстрации постоянно воспроизводить себя в качестве мирной.
Мирная демонстрация – это метафора альтернативного сообщества, вернее, тех форм, что оно только и может приобрести в современной социальной ситуации, которая невыносима отчасти потому, что она именно такова, а отчасти потому, что может – и должна – быть другой: быть невыносимым – значит, требовать изменения. Невыносимо в ней хотя-бы то, что границы автономии данной группы или данного сообщества строго заданы и практически непроницаемы. Автономная зона как “зона”, как, если угодно, “гетто”, будет оставаться таковой до тех пор, пока понятие автономии вообще будет рассматриваться применительно к какой-либо “зоне”, то есть, в рамках в высшей степени сегрегированного, сегментированного и т.п., нео-либерального пространства. Пространства, в котором каждый имеет право на самозамыкание, пусть даже в пределах сообщества.
Художественное сообщество в этих условиях просто вынуждено жить и воспроизводить себя как автономная “зона” в ее пространственном значении, как нечто изначально ограниченное.
С одной стороны, оно ограничено законами рынка, одновременно “естественными” и до одури неестественными. Эти законы существуют и как порождающее условие, и как непреодолимое препятствие его автономии. Сообщество паразитирует на этом противоречии – в пику невозможности действительности оно культивирует свою собственную невозможность – воспроизводящей себя иллюзии единения.
С другой стороны, художественное сообщество ограничено художественным как таковым. Настоящее распределение пространственных координат выделяет для него пусть достаточно широкую, но все же замкнутую область эстетического. Внутри нее возможен любой свободный жест – то есть жест в рамках одной из либеральных свобод – самовыражения. Объективно он незначим. Его суть сводится к постоянной репрезентации и обогащению образами современной капиталистической действительности, то есть, в любом случае, к ее обслуживанию и воспроизводству. Либеральная автономия искусства восходит к идеологии нуклеарного и отчужденного субъекта, отстаивающего свою собственную исключительность, при условии, что в ней и так никто не сомневается. Искусство как автономная “зона” – в порядке вещей. Может быть, даже, в таких условиях, это обессмысливающая себя тавтология.
Тем не менее, вопрос возможно ли свободное действие в несвободном обществе – очень простой но почти неразрешимый, становится все более значимым, особенно для художника – так как именно с этой действительностью ему приходится иметь дело, и именно она предоставляет ему неограниченный набор средств и вопиет к тому, чтобы ее изменить. Сама эта действительность является для художника материалом, и если цели его творчества выходят за рамки его индивидуальной жизни, вопрос об ограничениях рынка и конвертируемости его произведения отпадает сам собой. Среди прочего, художник располагает возможностью по своей доброй воле превозмочь положенные ему границы эстетического, выйти за пределы собственной автономии, пренебречь либеральной свободой, которая принуждает его определять себя как “художника” и загоняет его в рамки этой идентичности.
Никакое действие и никакая зона не может быть свободна в мире, где несвободен хотя бы один человек. Потому что, объективно, в таком случае речь продолжает идти об эксплуатации, несмотря на возможное сознание своей исключительности или даже коллективного иллюзорного противостояния статус кво в его собственных пределах. Свободное действие – это действие, которое только стремится таковым стать, это действие по освобождению всех. Глобальный капитализм не оставляет никакой легитимной зоны для такого действия, отводя революции место рядом с собой как удобному теоретическому конструкту и приятной коллективной иллюзии.
Как деятельный субъект действительной истории, художник в силах пренебречь данными условиями, и каким бы ни был продукт его творческого воображения, всегда есть утопия и риск, что он воплотится в жизнь. Революция как художественный проект – это реальная альтернатива “теоретическому конструкту” и “приятной иллюзии” революции. Его утопия и риск – утрата ограниченной автономии и идентичности как “художника” посредством активного политического действия, изнутри эстетического, по направлению к социальному. Конкретный, бесповоротный, негативный и в высшей степени социальный реализм.
В данной статье Оксана Тимофеева подвергает критике понятие “автономной зоны”, так как любая автономная зона в рамках нео-либерального капиталистического общества оказывается жестко ограниченной в своей идентичности. Реализуя в замкнутом пространстве “эстетического” одну из своих либеральных свобод – самовыражения, художественное сообщество живет иллюзией внутреннего протеста и революции, объективно продолжая обслуживать капитал и обогащать его новыми образами. Оксана противопоставляет два понимания революции – как “приятной иллюзии” и “теоретического конструкта”, с одной сороны, и как “художественного проекта”, с другой. Свобода художника как “субъекта действительной истории” может выражаться не в жизни закрытого для других эйфорического сообщества “в себе”, но в деятельности по “освобождению всех”. Реализация революции как художественного проекта связана прежде всего с выходом за пределы эстетического, с нарушением границ автономии сообщества, по направлению к социуму вообще, посредством активного политического действия. Речь идет о конкретном, негативном и по-настоящему социальном реализме.
