Антонио Негри, несомненно, есть, что сказать о диалектике – с точки зрения ее современного положения как метода, системы или инструмента политической практики. В отличие от многих академических интеллектуалов, особенно в англоязычном мире, он знает о марксистской диалектике не понаслышке. Уже в конце 1950-х, молодой преподаватель политической философии в университете итальянского города Падуя, он погрузился в интенсивное поле политической борьбы и напряженных дебатов, а также интеллектуальных экспериментов и открытий, которое сформировало сегодняшнее понимание многих вопросов и проблем левой традиции. Его позиция по отношению к диалектике – теоретическое следствие ожесточенной политической борьбы со сталинизацией европейских коммунистических партий. Это также след того мощного обновления мысли, которое шло от неортодоксального прочтения текстов Маркса под влиянием наиболее радикальных мыслителей прошлого века (Альтюссер, Фуко, Делез, Гваттари).

История текста «Некоторые размышления о диалектике» не совсем обычна, учитывая весьма скудную предысторию взаимоотношения левых интеллектуалов бывшего капиталистического «Запада» и прежнего социалистического «Востока» после распада СССР. Текст писался специально для недавней конференции о критической мысли в Москве, на которую в итоге по некоторым причинам Негри не смог приехать. Весной 2009 года Тони с оживлением писал мне, что перечитывает итальянские переводы советского марксиста Эвальда Ильенкова – впервые за 40 лет, прошедших со времен его собственного политического и интеллектуального становления. В перспективе приезда на родину Октябрьской революции, но также и на «родину» сталинизма, история которых до сих пор оказывает свое амбивалентное влияние на современную антикапиталистическую политику, он очень хотел вернуться к давним спорам о диалектике, передать живой опыт этих многолетних размышлений. С присущей ему страстью Негри видит именно здесь важнейшую точку бифуркации, которая надолго разделила революционную мысль по линиям обновления, эксперимента, или же унылого повторения ветхих формул.

После перехода от советского порядка к неокапиталистическому, в нашей стране диалектика до сих связывается, пожалуй, лишь с «диаматом», вызывая иронию одних и тупое неприятие других убогих «наследников» великих революционных событий, которые повлияли на самых радикальных активистов и интеллектуалов почти всего мира. В невероятно реакционной постсоветской интеллектуальной среде до сих пор почти полностью отсутствует понимание тех процессов и дискуссий, которые разворачивались в так называемом «западном марксизме» за последние 40-50 лет. Примитивный постсоветский антикоммунизм даже не догадывается, как много было сделано для того, чтобы с левых позиций осмыслить историческую траекторию, шедшую от ошеломляющих политических и культурных достижений раннего СССР до самых отвратительных и маразматических проявлений, которыми и закончилась история этого эксперимента. Для прояснения этого контекста кратко укажем основные моменты современных дебатов о диалектике.

1. Политико-историческая черта этих споров носит слишком очевидный характер. После советского и восточноевропейского опыта догматического переписывания марксизма в «диамате», после его банализации в речах партийных функционеров, а также после его иронического осмеяния в «высокой» диссидентской литературе и безоглядной карнавализации в «массовой» культуре – непросто вернуть эпитету «диалектический» достойное звучание. Даже тот факт, что современная постсоветская ситуация – в которой возрождаются самые варварские способы капиталистического угнетения, вместе с архаическими формами неравенства – становится понятной в этом своем качестве для критической и политизированной публики, одним лишь активизмом, политической аффектацией и «возвращением» ортодоксальной риторики проблема явно не решается. Сами концептуальные основы гегелевской и марксистской дискурсивности были серьезно затронуты и трансформированы теоретическими дебатами последних десятилетий.

2. Поэтому также не лишним будет напомнить, что методологема диалектики подверглась прямой критике в работах многих философов поколения 1960-х, которым она представляется крайне грубой, абстрактной (в дурном смысле), нечувствительной к множественности различий, отягощенной идеологическими инвестициями. Так, в книге «Ницше и философия» диалектика описывается Делезом как реактивная «идеология озлобленности», отрицания. Диалектика, оперирует на уровне «абстрактных продуктов»; противопоставляемая же ей генеалогия как метод мышления действует на уровне самого производства реального, которое есть порождение различий. Критика диалектики у Делеза (и Фуко) очень похожа на логику критики Гегеля у Маркса в «Немецкой идеологии». «Абстрактные продукты» – это гегелевские «идеи», которые якобы движут историей, но на самом деле это пространство репрезентации, наделенное фикцией автономии, реальное же – в производстве различий и вариаций, к которым диалектика просто нечувствительна. Вопрос, как видно из текста Негри, в восстановлении контакта с реальностью, понятой как производство и становление.

3. Внутри самой марксисткой традиции в XX веке существовала иногда подспудная, иногда явная тенденция кризиса ортодоксальной диалектической модели. Возможно, уже у Георга Лукача, который сделал диалектику максимально влиятельной, появляются симптомы ее нестабильности. Они выражаются, например, в его желании придать диалектике респектабельный эпистемологический вид. Достаточно вспомнить его критику «диалектики природы» у Энгельса как придания диалектике комического статуса некоего мирового закона, которому подвластна и химия, и физика. Позднее, у Вальтера Беньямина мы встречаем мотив «застывшей», «остановившейся» диалектики, или «диалектического образа». Для Беньямина, как он указывает в незавершенном «Труде о пассажах», двусмысленность, амбивалентность без всякого развития – это явление диалектики в состоянии бездействия. «Негативная диалектика» Теодора Адорно – другой пример трансформации упрощенно понятой гегелевской модели тотализирующей диалектики, которая рассматривается в перспективе «мышления нетождественного». Луи Альтюссер делает, пожалуй, самый радикальный и рискованный шаг из всех возможных. Он утверждает, что отношение Маркса к Гегелю (и соответственно, к диалектике) не является привилегированным, а метафоры, иллюстрирующие это отношение – «переворачивание с головы на ноги», «вылущивание рационального ядра» – затемняют существо той операции, посредством которой оно, это отношение, действительно конституируется. Разрыв Маркса с Гегелем был, по Альтюссеру, не простым переворачиванием, которое сохраняет прежние понятия, изменив их порядок, но операцией, перерабатывающей сами понятия. Например, понятие противоречия, утверждает Альтюссер, теряет свой идеалистический характер предвосхищения будущего «снятия».

4. В современной мысли мы также видим отчетливое столкновение двух тенденций – отрицания или же попытки обновления, нового формулирования диалектической методологемы. Например, Фредрик Джеймисон говорит о том, что все имевшие место способы критики, так или иначе, упрощают концептуальное содержание диалектического. В прочтении Джеймисона диалектика – это метод, позволяющий обратить внимание на неизбежную противоречивость значений того или иного события, действия, акта высказывания. Расширяя горизонты, включая некий предмет мысли во все более широкие рамки, мы можем наблюдать, как парадоксально меняются его интерпретации, вызывая настоящее ошеломление. Как замечает Джеймисон в одном из своих текстов, «Признаки успешной диалектики – шок, неожиданность, подрыв устоявшихся представлений и так далее». С другой стороны, в «Империи» Негри и Хардта мы читаем пассажи о великом «Термидоре» в философии Нового времени. После революционного открытия «плана имманенции», совершившегося еще в мысли эпохи Ренессанса, в ходе становления новоевропейского капитализма создается целый аппарат «диалектической медиации», репрессивного поглощения ничем не опосредованного могущества производящей жизни. Диалектика понимается как операция «буржуазного опосредствования». Эта операция возникает в связи с развитием капиталистических отношений, государства, права и является их прямым продолжением, а не подрывом.

В своем тексте Негри избегает стиля манифеста, кропотливо показывая, как менялись возможности мышления, исходящие из горизонта диалектики, за последние полстолетия. От представления капитализма как абсолютной тотальности, в которой отношения труда и капитала опосредуются диалектической «мерой», мы переходим к утверждению диалектически неразрешимой, антагонистической позиции биополитического производства. Рискнем обозначить собственное понимание того, чем могла бы быть диалектика сейчас. Если раньше диалектика связывалась с понятийной системой, репрезентировавшей тотальность отношений капитала, то теперь ее единственное критическое значение может быть связано с формированием субъективности, противостоящей этой тотальности. Возможно, здесь уместно обратиться к античным «истокам» диалектики. В своих поздних работах Мишель Фуко, анализируя античную и эллинистическую культуру, придавал большое значение философским «упражнениям» как способу изменить саму субъективность тех, кто их практикует, привести их к метанойе («перемене ума»), новой субъективации. Так, диалектика, со всеми ее парадоксами и неожиданностями, ярко представлена в диалогах Платона – как практика изменения точки зрения собеседников, или даже их «пробуждения», к которому призывает граждан полиса Сократ. Метод «шока и ошеломления» может стать техникой преобразования субъективности, – как пишет Негри, «открывающей возможность для превращения социального контекста в его тотальности в место сопротивления».