…Твои глаза, уставшие от стен,
неспешно поднимают взгляд, и в нем
беззвучно дерево растет, и тень
его хранит зеркальный водоем.
Ты создал мир. Он твой. И он велик.
И он как стебель, погруженный в воду.
И ты постигнешь смысл его и в миг
Прозрения отпустишь на свободу.
Р. М. Рильке
Вместе со всеми вещами, вмещающее в себя все вещи, пространство – res extensa – дано нам и как места, которые занимают эти вещи, и как сами вещи, занимающие места, и как промежутки между вещами, где гуляет ветер или как будто неподвижно размещается воздух – самая зыбкая из всех вещей, о которой мы часто забываем, что она есть, что она имеет место быть.
В зависимости от того, как мыслится протяженность пространства – как пустая или же заполненная – возникают две противоположные онтологические перспективы. Кто говорит, что это пустое вместилище для последующего нагромождения вещей, тот верит в «основополагающее единство бытия». Кто настаивает на изобилии всякой всячины, тот видит смысл этого изобилия в нем самом, то есть «во множественности сущего».
Сверх того, пространство связано со свободой. Пространство – это простор для странствия. Простор, который есть полнота и свобода вместе.
Однако является ли пространство, в самом деле, свободным? Есть ли в нем хотя бы свободные места? Не пустые, а именно свободные, ведь пустое место и свободное место – разные вещи. В пустоте, какая может быть свобода? – Там ничего нет.
«Рекламное место свободно», «место для вашей рекламы», «здесь могла бы быть ваша реклама», – такие надписи оставляют люди, занимающиеся продажей рекламных площадей, на любых местах, которые кажутся незаполненными. Говорят еще о рекламном пространстве, то есть о пространстве как месте для рекламы. Но рекламное место не свободно. Рекламное место – пусто.
Рекламное место – это пустое пространство, которое очень быстро заполняется рекламой: реклама на столах и стульях, на шкафах и шкафчиках, на посуде, на стенах, на окнах, на потолке, вдоль дорог, на одежде, на фоне пейзажа, на теле женщины, на лице человека, которого казнили или собираются казнить. Простор (небо, гора, лес, тропинка, водоем, пробежавшее животное) фиксируется и замирает в фотографической неподвижности, над которой нависают уродливые логотипы.
Так выглядит мир, который полагается рекламным пространством. Этот мир целиком помещается в емкой пустоте своего основополагающего онтологического единства: при всем многообразии рекламы, такое единство ей обеспечено. Многообразие товарной формы обеспечивается единообразием денежной массы.
Рекламное пространство предстает как стена (или как некий плоский экран). По эту сторону ее – товар, по ту – деньги. Деньги же – это не вещь. Это знак потусторонней пустоты, на который обменивается вещь. Товар получается из любой вещи, измеренной мерой этой пустоты. Сколько пустого места займет в рекламном пространстве соотнесенная с ничто через деньги вещь, такова и ее цена.
Пустой денежной массе принадлежит переполненный и уставленный полками с товаром мир, поскольку она и есть унифицирующее единство ничто, в котором этот мир повис как испарина. В нем не то, что двигаться, дышать невозможно.
Нужно освободить пространство.
Ги Дебор пишет: «Пролетарская революция есть та критика человеческой географии, через которую индивиды и сообщества должны создавать местности и события, соответствующие присвоению уже не просто их труда, но их истории в целом. В этом подвижном пространстве игры и вариаций свободно избираемых правил игры автономия места может вновь проявить себя, без того, чтобы повлечь за собой исключительную привязанность к почве, восстановить действительность странствия и жизни, понимаемой как странствие, полностью несущее в себе весь свой смысл». Коварная меланхолия обращает эту критику вспять, к прошедшему времени, которое необходимо вернуть. Что, если и не было никогда автономии места? Пространство и раньше принадлежало – деспоту, собственнику, господину и другим наместникам пустоты, в которую складировались вещи.
Чтобы – не вновь, а впервые – сделать пространство свободным, вместо автономии места нужно искать полноты и свободы простора. Пространство, свободное от денежной массы, и вещи, свободные от товарной формы: таков мир, который нам, всем вместе, еще только предстоит создать.
