1. Боливия, в своей разнородности и беспрестанном бурлении, это одновременно и опыт столкновения с магмой, и ее разлом. Там, в Боливии, лица, тела и языки рассказывают истории, которые являются вызовом для того, кто стремится понять, следовать вместе, получать удовольствие. Наше путешествие в феврале 2005 года стало борьбой между этой попыткой понимания и сложностями адаптации (не последнюю роль в этом сыграла высота). А еще оно стало ставкой в споре об особом пути развития, открывшемся благодаря недавним событиям в Аргентине. И этот диалог между процессами разрушения-созидания оказался жизненно важным для каждой из сторон.
2. Приехать в Боливию значит поразиться атмосфере, которая создает крайнее напряжение между различными элементами, той многообразной динамике, что сегодня определяет — множеством способов — синтаксис движений и борьбы, охватившей большие участки Латинской Америки. Связь с Боливией — это часть нового ликбеза, который нам всем необходимо пройти. Такое впечатление, что любой образ допускает возможность увидеть себя и прочесть. Сейчас пространство, называемое “латиноамериканским”, заявляет о себе через возникновение национальных правительств, именуемых “левыми”. Ликбез, который мы предлагаем, предоставляет нам новые коды для объяснения этого процесса. Правительства эти — каждое в своем роде — функционируют как продолжение, интерпелляция, замена, подчинение, вытеснение и/или реорганизация движений и экспериментов, которые в масштабе целых регионов континента — регионах самых горячих и творческих, — стремятся развивать политику снизу. Этот демократический импульс не может набирать мощь без моментов народного взрыва, которые расширяют границы и открывают новые территории, но, очевидно, ему не обойтись и без созидания и обновления, которыми характеризуются начавшиеся процессы. 3. Подобно тому, как в Аргентине появилось слово “пикетчики”, в Боливии борьба тоже порождает новые выражения. Средства массовой информации изобретают новые способы для обозначения каждого прорыва. Так, агрессивность, которую несет в себе всякая борьба, немедленно получает название “война за” (воду, кокаин, газ). Однако эти “войны” не являются организующими моментами в продуманной и последовательной стратегии контроля над государственным аппаратом, как их можно было бы рассматривать еще два десятилетия назад, и вместе с тем очевидно, что последствия таких конфликтов находят отражение в постоянной политизации и в нейтрализации и износе механизмов управления центральной власти. Так называемое насилие при протестах в Боливии не планируется и не направляется традиционными революционными организациями — это импульсы, исходящие от сообществ, коммун, структурированных лишь отчасти. Это не единственно возможная тактика, а лишь один из многих моментов. Вот почему избирательная стратегия в индейских и простонародных группах сосуществует с очень жестким или подспудным сопротивлением, и такое сосуществование не только противоречиво, но при этом и жизнеспособно, а в некоторых случаях даже отчасти артикулируемо.
4. Другое впечатление от построения этой социальной грамматики, которое сложилось у нас, относится к тому, что можно коротко обозначить как проблемы мобильности. Территории “войны” одновременно создают районы поселения и преобразования больших внутренних миграций. Эту функцию ретерриторизации потоков населения нужно рассматривать в двух измерениях. В процессе неолиберальной передислокации крестьянской и шахтерской рабочей силы (80‑е и 90‑е годы) произошло изменение экономического профиля Боливии, что привело к разложению опыта борьбы и самоидентификации, накопленного за десятилетия политической работы. Вместе с тем по прошествии двух десятилетий можно видеть, как начинают укрепляться новые связи, что включает в себя и возрождение элементов прошлой жизни (как шахтерские кварталы в Эль-Альто) — там борьба в городе усиливается за счет традиции профсоюзной борьбы, и новообразования, которые получаются из освоения и создания новых способов объединения, из появления новых субъектов борьбы. Такая реорганизация проявляет себя по-разному у аймаров, у крестьян кечуа и в Движении безземельных крестьян Боливии. (1)
5. В Боливии, как и во многих других местах, невозможно отказаться от смешанного режима понимания. Не существует “ОДНОГО” принципа, который годится для объяснения всех слышимых и видимых явлений. Да, в обществе налицо разлом, который невозможно скрыть; однако жесткость, заложенная в этом образе, не позволяет разглядеть магматическую текучесть (иногда более динамичную и горячую, вплоть до революционного взрыва, иногда более медленную и холодную). То же самое относится к понятиям старого и нового. Некоторые вершинные достижения классической философской мысли допускают теорию, согласно которой старое не есть предшествующее во времени, а новое не есть более недавнее: старое уже рождается старым, а новое вечно ново. Старое не является анахронизмом, а новое не приемлет логики моды и снобизма. Тогда старым будет то, что лишено способности творить. А новое, наоборот, — это древняя способность к порождению. Это отступление нам понадобилось, чтобы сказать, что в Боливии существует древняя и мощная способность к самоуправлению, которая сегодня возрождается, создавая сети повседневных связей, и в то же время она заключает в себе способность ведения борьбы без чрезмерного распределения ролей между узкоспециальными и излишне профессиональными организациями. Однако эти сетевые связи сосуществуют друг с другом, и их часто объявляют непродуктивными, патриархальными и вписанными в стратегическую логику. Обе тенденции сохранились.
6. Еще одна особенность боливийского движения сопротивления связана с попытками создания того, что мы могли бы назвать (со всеми возражениями против использования слова “учреждение” для обозначения этого явления) “негосударственными учреждениями противовласти”. Здесь мы можем наблюдать реставрацию способов организации, отбора и функционирования ограниченной репрезентативности, с очень жестко контролируемой системой выдвижения и полномочий, по моделям ассамблеи, с широким и постоянным кругом деятельности. Таковы FEJUVE (федерация пятисот ассамблей Эль-Альто, объединенных общим руководством), координирующие комитеты защиты природных ресурсов (они уже вышли на уровень самоуправления национальных предприятий и Аульюс (производственные коммуны в Альтиплано); и этот опыт общественного контроля предвосхищает такие способы присвоения ресурсов, в которых угадываются попытки организации коллективной силы, весьма отличные от классического призыва к огосударствлению. Тем не менее негосударственный статус таких организаций не отменяет их фундаментальной двойственности: как в их дискурсе, так и в их представлениях, элементы негосударственных взаимоотношений совмещаются с постоянным присутствием государства на горизонте.
7. Разумеется, поверх этой амбивалентной сети связей внутри народа действуют и элиты: политические, социальные, языковые и экономические. Стратегия, с помощью которой этот блок борется с современным кризисом власти, тоже многоплановая: от прямого оспаривания земельной ренты и характера добычи полезных ископаемых до автономизации стратегически важных регионов и обращений в международные трибуналы с целью сохранить наилучшие условия за боливийской верхушкой (Aguas del Illimani-Suez Lyonnaise des Aux и Aguas del Tunari-Bechtel); от выдвижения новых правых кандидатов до подготовки военизированных группировок для противостояния крестьянам, захватывающим землю; от “сдерживания” соседних стран (Аргентина и Бразилия) до предупреждения Соединенных Штатов о том, что в случае возможного социального взрыва понадобится установить материально-военную границу. (Представляется, что озабоченность североамериканской военной машины событиями в Боливии ретроспективно подтверждает интуитивную догадку Че Гевары о геостратегическом потенциале этой страны в сердце Южной Америки.)
8. Глубину революции, которая развивается в Боливии, можно оценить исходя из того, что поставлено здесь на карту: a) Утверждение нового сложного народного субъекта, который с полным правом претендует на политическое слово, что ставит под вопрос нынешнюю иерархическую структуру, которая организует общество и на которой держится государство; б) Преобразование форм общественной жизни и соответствующих им способов борьбы; в) Антагонизм с наднациональной структурой колониальных государств. Вместе с тем в любом из возможных вариантов развивается организационный принцип, который — полностью или частично — оспаривает режим автономии в какой-либо из сфер политики и заставляет пересматривать термины, в которых описывается народная демократия. Поскольку процесс этот комплексный, взгляд на него с какой-либо одной точки зрения не является достаточным.
9. Подведем итог: в Боливии есть живая способность к социальному творчеству, хотя — парадоксальным образом — к этому можно добавить: “в кризисном состоянии”. В Боливии проблемы противостояния власти явлены в концентрированном виде, они находятся на очень высоком уровне развития, но при этом речь не идет об “исчерпывающем примере”. Более того, вполне вероятно, что объяснение многим факторам, вызывающим внутренний “кризис” в (противовластных) движениях, легче обнаружить в Чьапасе, а также в опыте некоторых других движений в Аргентине и на остальном континенте.
Боливия несет в себе некое уплотнение общих проблем, она заостряет на них внимание, но она не является сердцевиной или единственным местом, где можно постичь суть процесса. Мы не можем сказать, что судьба “контрвласти” решается в Боливии, однако “без Боливии” мы перестаем понимать общую грамматику борьбы, которая ведется сегодня в Латинской Америки. Исходя из этой грамматики мы чувствуем необходимость связать опыт изучения и усвоения двух полюсов, имеющих столько же сходств, сколько и различий: движения в Боливии и опыт сапатистов в Мексике. Сапатисты опробовали целый ряд созидательных стратегий — например, таких как выработка голоса и образа, подходящих для создания свободных муниципалитетов и автономных регионов (Хунты хорошего правления), но теперь они чувствуют, что достигли границ своего эксперимента, и в этом качестве призывают к созданию новой широкой политической стратегии (Шестая декларация EZLN). Как в Боливии, так и в Мексике радикальные движения должны вслух заявить о своих цивилизаторских перспективах и о тактике построения своих автономий, чтобы противостоять динамике разъединения. Как в Боливии, так и в Мексике сейчас идет дискуссия о характере возможных прогрессистских правительств, если таковые будут созданы после ближайших выборов. В обеих странах существует контрвласть, которая пытается позиционировать себя по отношению к тому, что ей предстоит, и кроме того у них было какое-то время, чтобы посмотреть, как работает в Аргентине и в Бразилии (это два разных случая) сложная взаимосвязь между тремя понятиями: демократические правительства с прогрессистскими установками, неолиберальные условия существования и жизнь самих движений.
“Colectivo Situaciones” — это название милитантного исследования, вокруг которого объединился наш коллектив. Мы работаем вместе уже больше пяти лет, в основном в форме философских семинаров вместе с проведением экспериментов в духе нового радикализма. Среди прочего, мы провели совместные исследования с группой H.I.J.O.S., с Mesa de Escrache Popular, с Крестьянским движением Сантьяго дель Эстеро (MOCASE), с Движением безработных рабочих (MTD) Солано, с группами альтернативного образования, такими как Образовательная коммуна “Растем вместе” Морено и Кочевой университет, с группами контр-информации, например, lavaca, с художественными коллективами, как Группа Искусства Улицы, и с отдельными людьми в нашей стране и в других регионах. С самого возникновения мы работаем над проектом автономного издания, чтобы публиковать и распространять опыт нашей работы, что вылилось в создание издательства, которое мы назвали Tinta Limón Ediciones (www.tintalimonediciones.org).
* Примечание: это фрагмент более длинного текста, который вскоре будет опубликован в книге “Высотная болезнь” (Buenos Aires: Tinta Limón Ediciones, 2005).
(1) Аймары и кучуа – две самые большие этнические группы в Боливии. (Прим. пер.)
