Последним революционным моментом был 1968 год – мутация западного мира, вызванная сочетанием экономического бума и сопротивления молодежи истэблишменту. Власть патриархального общества над желанием и обществом была низвергнута, ценности были отправлены в свободное плавание, а искусство и политика слились в конвульсивном синергическом эффекте. Все вещи повисли в воздухе, и различные культурные сферы были выпущены на волю, и одновременно связаны через некий общий избыток, позволявший им соприкасаться и взаимодействовать.

Эта свободная игра революционных сил в то же время демонстрировала расколотое пространство между старыми и новыми формами поведения. Взрыв декады был симптоматичен для цивилизации, которую волновал вопрос, что делать со своим достатком и новыми технологиями кибернетики, автоматизации и способов проведения свободного времени. Коммерческий мир обнаружил, что наложения культурных сфер друг на друга могли быть использованы, и их синергия могла резонировать с различными вариантами и способами проведения жизни. Знания, почерпнутые в 1968 году, доказали, что стало возможно получать кайф, зарабатывать деньги и выражать себя – одновременно! По мере того, как подъем охватывал все более широкие аспекты современной жизни, психоделическая революция все в большей степени включала в себя парадоксы и сомнительные связи. Она либерализовала идеи и модели поведения, но она также создала условия для превращения визионерских образов в продукт индустрии. Другими словами, общественный контроль развился в более утонченную, газообразную форму.

Для культурных революционеров 60-х годов, наркотики были мощным способом выразить свое недовольство, и даже существовало мнение, что наркотики обладали некими внутренне присущими им революционными качествами. С тех пор наркотики отразились на восприятии практически каждого – даже тех, кто их никогда не употреблял – но при этом по разным причинам они утратили свой нонконформистский ореол. Наркотики сыграли свою роль в создании творческих, прогрессивных сенсорных сред и моделей восприятия, однако в результате оказалось, что их наилучшее применение – стимул для начала вечеринки, но не для революции.

Самые модные наркотики среди американских тинэйджеров сейчас – антидепрессанты и препараты, направленные на снятие страха, тревоги и беспокойства. «Таблетки счастья» на наркотической сцене представляют собой абсолютно противоположное направление – «путешествие в другую сторону» – по сравнению с «прогрессивными» наркотиками – они не «сносят крышу», а приносят утешение и успокоение. За последние годы посыл наркотиков сместился с «освободи свое сознание» 60-х годов к добровольному ограничению возможностей органов чувств, которое, возможно, насколько же логично сейчас насколько расширение чувственного восприятия было тогда: иммунизируй свое сознание.

Очевидно, что с точки зрения критической рациональности психоделия может быть легко подвергнута критике. Какой же урок психоделической революции мы можем использовать сейчас, какой способ мышления? Психоделия продолжает развиваться, реагировать на меняющиеся условия, приспосабливаться к новому, напоминая своего рода вирус. Ее сопротивление невозможно рационализировать в статичных условиях или концепциях. В тончайших волокнах реальности существует постоянное движение, состояние готовности, психо-кинетика.

Эта мерцающая вездесущность клеток и нервных систем – очаг сопротивления. Именно технология галлюцинаций стремится превратить недостаток рационального в мире в нечто продуктивное. Она позволяет всем вещам и телам существовать самим по себе, независимо друг от друга, но настаивает на необходимости видеть их в одном и том же месте в один и тот же момент времени. Не существует ни первых, ни последних вещей – существуют лишь эксперименты, изобретения, множество и интенсивность.

Сегодня, стратегии власти против нежелательных фантазий заключаются в том, чтобы заставить подданых и граждан иммунизировать себя через вещи, которые мы потребляем и те способы, которыми мы дисциплинируем себя. Для того чтобы увеличить напряжение во внутреннем, ментальном пространстве, надо противодействовать стагнации и вытеснению во внешнее, социальное пространство… репрезентация становится фрагментированной и экстатической, распространяясь до точки, чреватой риском распада, поскольку она никогда не замыкается в себе, всегда включается в процессы, развивающихся в социальном пространстве. Для того чтобы заняться реконструкцией способов группового бытия, либерализующие репрезентации должны быть раздроблены, принимая во внимание одновременно происходящие в мире события, а также траектории и истории их переплетений.

 

Пер Ангелины Давыдовой