1. Искусство политично по определению. Новое, или актуальное, искусство обнажает политичность искусства, отказываясь от своего отчуждения в произведении (пойесис) в пользу мимолетного но повторяемого действия или жеста (праксис). Произведение не исчезает, но перестает мыслиться как самодостаточное.

2. Праксис есть форма произведения искусства. Форма произведения есть застывший праксис, который не только передает и подает содержание, но пронизывает и расшатывает его изнутри.

3. Искусство – это действие. Но действие специфическое, прежде в силу своего пробного характера. Не в смысле безответственной прелюдии к другому действию, а в смысле экспериментальной проверки того, что кажется в принципе нереальным. Утопическим содержанием произведения искусства является мир, в котором оно было бы возможным, а также аудитория, понимающая это произведение. Временной и пространственный зазор между этим утопическим миром и реальным существованием произведения как попытки образует его форму. Произведение искусства вновь и вновь утверждает себя, в каждом акте своего исполнения и рецепции. Ирония допустима в нем только как ирония над иронией – постоянный риск того, что твоя игра обернется всерьез.

4. В настоящий момент особенно актуальны три политических составляющих искусства:негативность, публичность и солидарность.

5. Искусство негативно – оно набрасывает пробную черту, выгораживая в мире свободное пространство. В акте искусства есть поэтому момент сецессии, бегства от действительности. Но это бегство напоказ, которое демонстрирует свое неприятие существующего и бросает ему вызов. Сейчас как никогда необходима остановка и выход из бессмысленной циркуляции взаимозаменимых культурных фетишей. Но этого недостаточно. Из отрицательной энергии неприятия, из антиматерии протеста, искусство строит на песке воздушные замки. Поэтому оно действенно утопично. И сейчас, когда смыкаются ряды врагов, давайте замышлять и строить привольные города!

6. Искусство постоянно утверждает себя, поэтому оно не может удовлетворяться никаким материалом и никаким определенным кругом ценителей. Искусство должно быть публичным и площадным, беспощадным как площадная брань. Самое что ни на есть элитарное произведение требует для себя не просто площадки, а площади – пусть эта площадь впервые образуется вокруг него. Но сейчас даже элитарному авангардисту надо выходить на площадь и настаивать на своем, поскольку власть имущие по всему миру (не только у нас) постепенно навязывают обществу тотальную безопасностьБезопасность страшнее терроризма (который впрочем работает на нее), потому что стремится приручить и обезопасить человека, в частности дереализуя искусство и политику, превращая их в “виртуальную” (т.е., вопреки названию, в бессильную) реальность. Искусство должно показывать и доказывать себя. Что, впрочем, не означает какой-то новой серьезности – наоборот, лучшим оружием и выражением опасности искусства будет вийоновский смех.

7. Что у искусства есть аудитория, это и так ясно, но важно другое – солидарность этой аудитории. Искусство, во-первых, разрушает внутреннюю самодостаточность человека, подвергает его осмеянию или оплакиванию и этим выводит из себя – к другим, причем к многим, неопределенным другим. Искусство, во-вторых, фацилитирует (облегчает) коллективное действие. Оно демонстрирует, что можно и так, но главное – можно! В этом смысле, акт искусства осмеливается первым сделать то, что затем, оглядываясь друг на друга, станут делать многие, думавшие раньше, что этого – нельзя. Ведь искусство не изобретает чего-то искуственно, а освобождает приходившую всем в голову, но блокированную возможность. А сейчас нужно элементарное – показать всем вокруг, что вообще-то можно действовать сообща.