Это эссе будет посвящено не Уличному Университету. Пересказывать легенду уже надоело. Все, кто что-то слышал о нем – вне зависимости от оценки этого опыта – знают, что «самоорганизованные занятия проходят на улице», а «акции нацелены на возвращение публичности публичному пространству». Но что представляет собой Уличный в действительности – со всей его безалаберной организацией, заделом мифотворчества и постоянными разочарованиями и очарованиями в подобной практике его участников.
Фактически все происходит в следующем режиме. Несмотря на усиленно составляющиеся регламенты никто так до сих пор не понимает как функционирует механизм составления программы. Помимо ситуации анонсирования широко известных или лично интересных докладчиков всегда как будто остается риск «прийти зря». Если в начале существовала опасность нападения акабов или бонов, теперь – опасение появления известных «захватчиков микрофона». Дискуссии также постоянно грозит эвтаназия от произвола ведущего учебный день или «объективных атмосферных условий». И, конечно, постоянно холодно – во всяком случае в Питере. Для чего нужна эта профанация? Пусть даже профанация в агамбеновском смысле, как единственно возможный ответ сакральной подоплеке повседневных практик, как ответ на нарастающую официализацию инстанций производства знания и образа жизни. Помимо ответа, содержащегося в уточнении вопроса, речь идет об упражнении в общности, об испытании своей способности несмотря на все погрешности просто быть вместе с другими, вместе с другими, которых ты даже толком не знаешь, как не знаешь и то, действительно ли они близки тебе идеологически, быть вместе с неожиданными людьми хотя бы раз в неделю. Как некоторое количество книг обязательно должно быть прочитано нечаянно, так и какое-то количество времени может и должно быть вырвано из нашей насквозь прагматизированной повседневности. Помимо всех обсуждаемых «подрывных» тем, сам этот антропологический опыт в своей основе политичен, поскольку он есть «деятельность, приостанавливающая деятельность», своего рода обещание возможности изобретения нового использования коллективного времени и городского пространства. Территория города, так как она сконструирована столетиями полицейских процедур разметки, и производительное время жизни, бдительно отсчитываемое часами, более всего уязвимы не к захвату, но к их «нецелевому использованию». «Неописуемость» сообщества и его ускользание от социальных жанров совместного времяпрепровождения, равно как и отсутствие поименованного типа продукции, должной этим сообществом быть произведенной, также оказывается залогом максимальный свободы действий.
Таким образом, Уличный помимо декларированного «производства критического знания» на улице производит навык совместности, не отягощенной императивами производительности и не подверженной проверке на рентабельность, также как институт или университет помимо изучаемых дисциплин в первую очередь обучает некоторой социальной дисциплине как таковой, а современный вуз и подавно подменил программу «развития всех человеческих способностей» инструктажем экономической адаптации. Давно замечено, что встречи на Соляном тяготеют к перерастанию в дальнейшее коллективное фланирование и провоцируют совершенствование искусства синхронного проживания. А именно это есть то, чего мы можем ожидать сегодня от «наших университетов».
