«Именно большинство предполагает «революционно-демократические процессы… массы постигают опыт «большинства», то есть, опыт преобладания социалистических решений над капиталистическими».
Франсуа Сабадо, «Компоненты революционной стратегии».
Лозунг «Не голосуй, а бастуй», выдвинутый рабочими «Форда» накануне выборов, стал точной и емкой репликой, ответом на некоторые важные вопросы. Например, стало понятно, что такое «активный бойкот», к которому давно абстрактно призывали левые. Дан ответ на вопрос, что лучше – не ходить на выборы или пойти и порвать бюллетень; вопрос, из которого до сих пор следовал (и пока ещё следует) такой же бесполезный, апатичный ответ: ходи не ходи, рви не рви – всё равно обманут. Сказано и веское слово в споре о том, «есть ли рабочий класс», а если есть, то кто должен его представлять и каким образом ему можно дать голос.
Также важно, что подъем рабочего движения 2007 года (и забастовка на «Форде» как его кульминация) выявил новую социопололитическую структуру оппозиции. Вместо расхожего разделения на активное сознательное меньшинство и косное пассивное большинство, проявилось как бы два большинства. Первое большинство образуется в результате подсчёта голосов на выборах, его составляют люди как частные лица, голосующие за партию власти, то есть, за «стабильность», за свою надежду на будущее и т.п. (что, кстати, нормально и совсем не достойно характерного «оппозиционного» осуждения).
Параллельно существует и другое большинство – с ним сталкиваешься, разговорившись с прохожим на пикете или с попутчиком в поезде: в таких случайных ситуациях люди чаще всего говорят примерно одно: БЕДНЫЕ БЕДНЕЮТ БОГАТЫЕ БОГАТЕЮТ ВЛАСТЬ ОБСЛУЖИВАЕТ САМУ СЕБЯ НИКТО НЕ ЗАЩИЩАЕТ ИНТЕРЕСЫ ПРОСТЫХ РАБОТНИКОВ. Лично я за прошедший год не раз слышал подобные высказывания в разных точках нашей страны и Евросоюза – от русской эмигрантки из Казахстана, работающей в ночную смену на шоколадной фабрике в Берлине; от врача элитной московской клиники, едущей к больной матери в Нижний Новгород; от парня-кабардинца – перегонщика машин из Франции в Россию. И так далее. Это не обывательское брюзжание. Это максимум сознательного политического высказывания, на которое способны люди, в одиночку и ненадолго (по дороге на работу, с работы или в обеденный перерыв) выпавшие из капиталистической монолитной действительности, из своей собственной буржуазной повседневности, из структур производства. Именно в эти праздные минуты люди составляют другое большинство – как работники, пролетарии, как «класс в себе». Обращением к этому, публично молчащему, пассивно голосующему большинству стали сознательные действия и лозунги новых профсоюзов, высказывающихся изнутри такой повседневности. Но одновременно они стали и голосом, выражением, представительством этого большинства.
В одном из недавних интервью («Профсоюзы придут к политике. Рано или поздно») лидер фордовского профсоюза Этманов сказал, что среди бастующих есть симпатизанты самых разных идеологий и (в том числе правящей) политических партий. Это важная деталь, потому что «неразборчивость» власти в выборе врагов оживляет сегодня в качестве одной из альтернатив либеральный концепт внеклассовой, надполитической солидарности всех «жертв режима» – будь то избитый до смерти милицией рабочий лидер Швырев, смертельно больной вице-президент ЮКОСА Алексанян или какой-нибудь вожак скинхедской группировки, убитый УБОПОвцами. Повальная разочарованность в «политике» делает эту альтернативу ещё более привлекательной. Тем более, что ситуация в России (как, впрочем, и в Европе) действительно вполне однозначна – «выборов нет», поскольку какая бы партия не пришла к власти, она может лишь на свой вкус орнаментировать неизбежный неолиберальный (дис)курс.
Рабочее движение, не предлагая на сегодняшний день какой-либо «политической» альтернативы, предлагает, тем не менее, кардинально другую версию «над- или вне-политического». Не уход от «политики» как исчерпавшей себя сферы противостояния партий (представляющих интересы якобы ушедших в прошлое классов), или как сферы вторичной по отношению к «общечеловеческим» правам и свободам, а обещание (хотя и не гарантия) новой политики – политики борьбы большинства за СВОИ права и свои деньги на своём рабочем месте. Именно опыт большинства (естественно, включающего в себя какие угодно меньшинства) важнее и удивительнее для нас сегодня, чем те опыты «меньшинства», которые происходили в России за последнее пятнадцать-двадцать лет: будь то опыт меньшинства либеральных реформаторов и крупной буржуазии, подмявших зачатки независимого профдвижения конца 80-х или опыт борьбы за права национальных, сексуальных и других меньшинств на основе не приживающейся в современной России «политики идентичности».
Сольются ли вместе два вышеупомянутых большинства (сойдутся ли, или найдут ли, для начала, общий язык в каждом из нас частный человек и работник?), и, если да, то в какие именно политические формы выльется этот союз – вот главный вопрос для левых на будущее. Нужно, чтобы между этими двумя большинствами и происходил диалог о политике, об оппозиции и гражданском обществе в наступающую эпоху.
