Деятельность коллектива «Прелом» включает в себя издание журнала «Прелом», организацию выставок, конференций и дискуссий, а также участие в других художественных и культурных проектах и мероприятиях [1]. Следуя часто используемой сегодня терминологии, это делает нас «работниками культуры» или даже так называемыми «поставщиками услуг» для ширящейся «индустрии культуры» внутри неолиберальной капиталистической системы. Хотя мы и противимся подобного рода позиционированию и всей констелляции, которая его порождает, это хорошая отправная точка для объективного, т.е. материалистического понимания того, чем является сегодня институт культуры.
За последние тридцать лет термин «культура» безмерно раздулся. Эта гипертрофия проистекает из упразднения оппозиций высокое/низкое, элитарное/народное, официальное/маргинальное, основное течение/альтернативное, которые представляли дихотомии, задействованные для поддержания политических договоренностей после Второй мировой войны. То, что сегодня известно под именем «демократизации культуры», проходящим под лозунгом продвижения и осуществления достославных ценностей справедливости, доступности и участия, лишь на поверхности имеет отношение к участию всех в деятельности, которая ранее отводилась элите. На самом деле процесс по включению «третьего сектора» – негосударственных и не приносящих прибыли организаций – в распределение сократившихся услуг государства всеобщего благоденствия идет уже давно. Этот нон-профитный сектор представляет собой в настоящий момент перспективный рынок для так называемых «творцов культуры». Ему отводят роль катализатора в процессе замены уступающего свои позиции «второго сектора» (государства) и ускорителя роста еще недостаточно развитого «первого сектора» (рынка).
Этот процесс обладает собственной экономической – и, следовательно, политической – логикой. В последние десятилетия мы наблюдали откровенную неолиберальную попытку окультурить экономию или, наоборот, экономизировать культуру. Принципы рыночной конкуренции внедрялись в некогда привилегированную сферу художественного и интеллектуального производства. Это означает не просто массированное внедрение рыночных отношений в «сферу культуры», но еще и учреждает практики антрепренерства на уровне субъекта. Подразумевается, что работник культуры должен использовать свой культурный капитал как «крутой бизнесмен» в современном «караоке-капитализме».
Неолиберальная стратегия по окультуриванию политики [2] действует в соответствии с весьма схожей логикой. Артикуляции политической борьбы и общественных антагонизмов переместились из своей «классической» области – государственного аппарата – в размытое поле конкурирующих между собой «культурных возможностей». Однако окультуривание – это не просто перевод политических проблем в культурные. Окультуривание является также «школой субъективности», моментом идеологического воспитания или, по-другому, образования (Bildung) «масс» – строго говоря, субъектов (в обоих смыслах слова) капиталистического порядка. В этом смысле культура терпимости, культура общения, культура окружающей среды, цифровая культура и т.д. обеспечивают неолиберальные формы новой социальной грамотности, того, что Альтюссер называл savoir-faire («умением», «навыком») [3]. Это понятие укореняет нашу базовую посылку о «природе» институций в материалистическом подходе. Институт – это не столько определенное здание, которое заполнено администрацией и поддерживается иерархией с нисходящей структурой принятия решений, сколько конституированный, структурированный вокруг властных отношений код поведения, материальная реальность, которую создают и воссоздают индивидуумы в своей повседневной практике. Именно такого рода материальной практике, конституирующей современный неолиберальный институт, и пытается противостоять – критикуя и изменяя ее – коллектив «Прелом».
«Культура» в нынешних ее условиях (после распада Югославии) несомненно разделяет вышеупомянутые общие черты неолиберального капитализма, но также обладает и некоторым своеобразием. На «Западных Балканах», где недавно отгремели военные действия, искусство и культура вынуждены играть роль примиряющихся противников. Они окультуривают нас для того, чтобы мы отказались от «негражданских», «нецивилизованных» методов разрешения конфликтов и приняли «ненасильственные», символические механизмы, которые предположительно предлагает нам «культурное поле». Коротко говоря, «культура» должна удостоверять, что соблюдается терпимость к Другому, в то время как неотложные проблемы остаются скрытыми за завесой фольклора или мультикультурализма.
В этом смысле «Прелом» можно рассматривать как попытку раз-окультурования этих политических проблем, вырывания их из их окультуренной формы. Наш коллектив стремится к реполитизации – в смысле некоей конкретной партизанской тактики в теории и на практике, нацеленной на действенную материалистическую критику. Мы также боремся за развенчание, выявление и противостояние господствующему антикоммунистическому консенсусу. Такие слова, как Югославия, партизаны, социализм, марксизм, коммунизм, сегодня табуированы, и их использование воспринимается в лучшем случае как шалость. Между тем, произнося их, т.е. артикулируя тенденцию, которую они представляют, мы учреждаем активную практику по переосмыслению и переизобретению революционной политики – того, что как раз заранее исключается нынешней неолиберальной «рациональностью» как реликт тех мятежных, наивных и беспутных времен.
Все это, однако, звучит как манифест, как голая теория, а в чем же состоит конкретная материальная практика «Прелома»?
«Прелом» действует в специфическом контексте культурного производства на Западных Балканах, со всеми сопутствующими этому противоречиями, двусмысленностями и недостатками. Учрежденный в 2001 г. как журнал «Школы истории и теории образов» Белградского Центра современного искусства, «Прелом» функционировал в качестве маргинального проекта этой институции, что наделяло его редакцию относительной независимостью и автономией. Как и многие другие проекты, школа была чем-то второстепенным по сравнению с художественными программами. Параллельно с обычными формами дискурсивных мероприятий, сопровождающих основные художественные программы, в ее задачи входило обеспечить пространство для рефлексии и критики. Однако на деле это пространство превращается сегодня в места, где критику холят и лелеют, институциализируют и, в конечном счете, нейтрализует или присваивают.
Летом 2004 г. Центр современного искусства приказал долго жить, и «Прелом» утратил свою прежнюю институциональную привязку. Для редакции наступил долгий период споров о том, как продолжать журнал. Анализ показывал, что формат наших публикаций, как правило, привязан либо к художественным или академическим институциям, либо к временным арт-проектам (выставки, демонстрации, события и т.п.), которые обеспечивали основу издания. Альтернативой этому была «стратегия отделения», то, что сегодня называют «альтернативной экономикой»: или через подписку, или путем превращения в фанзин, листок или интернет-издание. Большинство редакции в итоге согласилось, что этот путь лишит нас возможности вторжения в уже существующие культурные и художественные проекты. Таким образом, в качестве необходимого инструмента для продолжения издания, нам пришлось учредить негосударственную организацию. В ходе обсуждения мы решили с открытым забралом принять вызов и рискнуть, уступив тому, что мы назвали «логикой НГО».
Как только нас зарегистрировали в качестве НГО и на банковский счет поступили первые деньги, это стало равносильно тому, чтобы вести частный бизнес. Мы были вынуждены нанять профессионального бухгалтера, который бы занимался налогами и другими фискальными обязанностями, а также установить формальную иерархию. Все это противоречило принципам неиерархичной структуры, существовавшей у нас с самого начала. Кроме того, нам пришлось заняться поисками денег в различных фондах, а это – целое дело, требующее значительной административной работы, которая сегодня именуется «налаживанием связей». Эта «экономика НГО» – подобно так называемой «новой экономике знания» средств массовой информации, моды и искусства в «творческой индустрии» – зиждется по большей части на системе интернатуры по типу американской, когда, чтобы все работало, кто-то должен выполнять обязанности «мальчика на побегушках». По сути, это система буржуазных отношений хозяин-подмастерье, а выражаясь без обиняков – усовершенствованная система капиталистической эксплуатации.
Фонды и институты культуры сосредоточены на поддержке программ или обменов – чего-то, что воплощается в очевидной форме непосредственного продукта, будь то произведение искусства, выставка, симпозиум или публикация, – но редко или вообще не дают денег на покрытие организационных нужд. Таким образом, ассоциации, коллективы или рабочие группы вынуждены, чтобы выжить, заниматься сверхпроизводством: т.е. осуществлять столько финансируемых программ, сколько он могут получить. Процесс сверхпроизводства увеличивает количество административных задач, оставляя все меньше времени на концептуальное оформление программ актуальных, равно как и на их критическое осмысление. В результате, то, что первоначально замышлялось как критическое производство, подменяется «эстетикой администрирования» (если воспользоваться определением Бенжамина Бухло), каковая отражает неолиберальную институциализацию критики.
Спрашивается, как в таком контексте занять критическую позицию? Более того, как развивать освободительные стратегии в сфере искусства и культурного производства? На этот вопрос не существует простого ответа. Современный институт культуры – это поле битвы, а поскольку, перефразируя Фуко, не бывает власти без сопротивления, каждая позиция является результатом борьбы. Что мы можем и что мы пытаемся делать, так это артикулировать, сочленить эти очаги сопротивления путем вторжения в существующую констелляцию сил. Однако критика как дискурсивная форма интервенции в «публичную сферу» может быть лишь отправной точкой. Чтобы быть действенной, т.е. чтобы производить эффекты в материальной реальности общественного обмена, критика – подлинная материалистическая критика – должна быть практической: вклиниваясь, она должна выявлять и блокировать существующие социальные практики [4]. Подобная критика сопряжена с самокритикой, с осмыслением твоей собственной роли, равно как и эффектов и последствий твоих собственных действий.
Наша позиция, следовательно, это – строго говоря – «несуществующая невозможность» [5]. Обращаясь к марксизму и коммунизму, которые сегодня якобы «больше не существуют», мы взываем к возможности определенной «невозможности» – радикальной альтернативе доминирующим материальным практикам общественного обмена. По меньшей мере, это почти «естественная» позиция для любого, кто противостоит неолиберальному антикоммунистическому консенсусу, господствующему как среди прозападных «демократических» сил «гражданского общества», так и среди столь же прозападных правительств бывшей Югославии (хотя и озабоченных строительством нации). «Прелом» (слово, означающее «разрыв», «разлом») является попыткой порвать с данной констелляцией и, в конечном счете, с капитализмом как таковым. Это синоним того, что сегодня кажется невозможным: революции.
Перевод с англ. Александра Скидана
1. Подробнее см. www.prolomkolektive.org где в формате PDF доступны все предыдущие номера журнала.
2. См. Boris Buden, “The Pit of Babel or The Society that Mistook Culture for Politics” и “Translation is Impossible. Let’s Do It!”, доступные на www.eipcp.net; а также Boris Buden: Vavilonska jama: O (ne)prevodivosti kulture, Fabrika knjiga, Beograd, 2007.
3. См. Louis Althusser, Philosophie et philosophie spontanée des savants.
4. Под интервенцией мы понимаем производство эффекта, который позволяет наличным позициям и разделениям стать явными. Пользуясь метафорой, интервенция подобна выстрелу сигнальной ракеты над полем сражения, освещающей траншеи.
5. См. Louis Althusser, Machiavelli and Us, Verso, London and New York, 1999; особенно о теоретическом диспозитиве и т.п.