Каким образом может проявлять себя воображение, индивидуальное и коллективное, в нынешнем обществе, где сильнейшим соперником консумеристской философии “покупай пока не помрешь” становится Католическая церковь, где основные модусы социального поведения выстраиваются в виде патриархальных репрезентаций национальных идентичностей? Возможен ли просвет, критический сдвиг восприятия, в котором бы раскрылись игнорируемые в современном обществе Хорватии сложные взаимосвязи – такие, как например, отношение к прошлому и конструирование истории, отрицательные эффекты экономических преобразований, вопросы национальной идентичности и национализма, послевоенная нормализация, ориентация на ЕС и статус этнических меньшинств (главным образом, сербов)?

Эти вопросы не считают достаточно модными для “Новоевропейского гламура”, их нельзя продать, их замалчивают или даже открыто табуируют. Так что же, главными оптическими инструментами общества останутся поверхностное восприятие и самообман, а основным критерием успеха станет пошлое и жестокое различие на имущих и лишенных (когда уже почти невозможно будет понять, что нам нужно, что мы хотим)? Не так давно в Югославии был историзирован нарратив прогресса от плановой экономики и монопартийного тоталитаризма к свободному рынку и ковчегу либеральной демократии – дорогу к чему распахнуло стране уникальное для нее сочетание идеологии и консумеризма (граждан охватывала тщеславная гордость за приобретенные в пограничных городах Триеста и Граз западные товары), возможность свободно перемещаться (до тех пор, пока публичная критика власти не делала человека диссидентом) и “щедрые” кредиты МВФ и Всемирного банка (ВБРР). В качестве основных человеческих прав были презентованы свобода покупать и формировать идентичность через “стиль жизни”, и когнитивный капитализм был принят как снизошедшее спасение (механизмы этого проясняет Сьюли Рольник, описывая подобные процессы в Бразилии); почти целое поколение выбрало “подчиненное положение, постоянно требуя из него признания” – людей соблазнил “имидж уверенных в себе, авторитетных и сильных персонажей, населяющих эти воображаемые миры” [1]. Вскоре, однако, последовало чувство бессилия и разочарования, ибо стало понятно, что не только счастье, но даже ощущение достатка и стабильности не появятся на полках под теми или иными брендами.

Остановимся на двух видеоработах, созданных в 2005 году в Загребе, в пространствах, исторически перегруженных ожиданиями. Художники работали с чувством беспокойства и смятения, с неразберихой желаний, возникавших в Хорватии за последние двадцать лет радикальных преобразований и травматического перехода к новому “светлому будущему” под флагом “единой западной демократии”. В обеих работах проверяется наше восприятие связей “повседневной реальности” с “местом”; фокусируясь на бытовании молодежи в современной ситуации, эти видео предлагают иной взгляд на наше формирование в якобы неизбежных геополитических условиях, предлагают пересмотреть наше собственное взаимодействие с ними.

Видео Джоанны Биллинг, “Волшебный мир” (Magical World), снято за один солнечный день, при участии детского хора одного из культурных центров с окраины Загреба. Подражая музыкальному клипу, камера переходит от панорамы города к крупному плану странных, полуразрушенных зданий, затем ведет нас коридорами к группе по-летнему одетых детей. Те репетируют песенку на иностранном языке, с двусмысленным припевом: “I live in a magical world…” (“Я живу в волшебном мире…”) В свойственной Джоанне Биллинг манере, эти слова превращаются по ходу видео в антитезис линейному прочтению истории: акцентируется ощущение иллюзорности, постоянного повтора, мешающего отличить конец от начала (так, зритель не может понять, то ли музыканты хора убирают инструменты в автомобиль, то ли только достают их). Культурный центр “Дубрава”, расположенный в наиболее “безкультурном” районе Загреба, во времена социализма являлся одним из крупнейших центров, созданных для поддержки культурной “эмансипации” рабочих во многих районах города. Однако, строить его начали во время экономической нестабильности 1970-80-х, когда как раз наступило время возвращать вышеупомянутые кредиты МВФ и ВБРР – из-за чего Центр так и не был закончен. Обветшалые окрестности Центра в сочетание с меланхоличной песенкой, которую дети поют на ломаном английском, служат метафорой призрачной географии так называемой Восточной Европы, исчезающей в стремлениях спешно адаптироваться к “нормальным” стандартам европейского Запада. Необъяснимым образом, меланхолия сквозит в каждом кадре – ее вызывает музыка, печальные детские лица, загребское летом и пустующие коридоры культурного центра “Дубрава”. И при этом, оправдывая свое название, работа оставляет волшебное впечатление, долго не покидающее зрителя, как песенка, музыку и слова которой просто не возможно выкинуть из головы.

Видео Дэвида Мальковича “Сегодня” снято всего на несколько месяцев позже “Волшебного мира”, в бывшем итальянском павильоне Загребской ярмарки (спроектированный итальянским архитектором Джузеппе Замбито, павильон был завершен в 1961 году). Несколько людей 20-30 лет сидят на фоне здания павильона в припаркованных автомобилях и рядом с ними, практически без движения. Показывая Загребскую ярмарку и по-модернистски красивый павильон Италии, “Сегодня” напоминает нам о временах оптимизма, развития и “бурного роста” [2] города, однако, в отличие от прежних работ Мальковича, люди в этом фильме как будто застряли во времени. Даже когда они смотрят в сторону зрителя, взгляд их всегда отстранен, проходит сквозь нас. Возможно, они чего-то ждут, но непонятно, что именно. Пребывая в ожидании, они медленно, утомленным голосом, лишенным всякого интереса, повторяют фразы из самоучителя английского языка. Когда они произносят типичные для подобных учебников неискренне-радостные слова, например, “Какой прекрасный солнечный день!”, “Фантастика!”, их интонация выдает усталость и разочарование. Изнуренный, депрессивный голос лишь более подчеркивает насилие “хорошего настроения”, заложенного в таких словах. Представители уходящего поколения “Сегодня” устали ждать “лучшего завтра”, устали вновь и вновь пытаться интегрироваться в западную систему, устали постоянно оставаться открытыми внешнему взору, вынуждающему человека определять себя и свое положение по отношению к нему. В одном из своих предыдущих видео (“Новозаветная сцена”), Малькович удивлял, используя непонятный язык так называемых “гангов” – фольклорных песен, которые в годы городского расизма в Хорватии (1990-е) стали ассоциироваться с беженцами и иммигрантами из сельской местности, которые “замарали” для Хорватии чистую “европейскость”. В “Сегодня” же, автор преподносит как непонятную уже саму так называемую “городскую Хорватию”, через метафору ее разочарования в проекте присоединения к Европе. В то же время, даже в этом состоянии усталости, замирания, ожидания, остается тема путешествия как преобразующего опыта – что символизируют припаркованные автомобили. “Тупик – хорошее начало”, говорит Дэвид. [3] Во всех его работах, помимо знаков смятения, смирения, депрессии, присутствуют также мотивы путешествия как возможности изменения. Историк искусства Кристина Росс, изучая взаимоотношения современного искусства и доминирующих сегодня депрессивных состояний, отталкивается от социологических исследований Алена Эренберга, рассматривая депрессию как состояние утомления в результате примирения индивида с неолиберальными нормами, предполагающими постоянную необходимость само-производства и воссоздания личной идентичности. [4] Не можем ли мы, однако, рассматривать показанную в “Сегодня” депрессию еще и как следствие неприятия неолиберального норматива “можешь, если хочешь”, воплощенного фигурой счастливого и успешного предпринимателя?

В наши дни, каждый второй житель планеты испытывает в своей жизни депрессию, которая при этом считается болезнью – лишь еще одним препятствием на пути к успеху. В таких условиях, реально ли распахнуть новое пространство, где было бы возможно занимать позицию и оставаться скептичным, которое бы породило новую энергию и новое начинание, позволило бы создать действенные средства против приручения граждан инструментами рекламы? Как можно преобразовать пассивность и смирение, охватившие целое разочарованное поколение, в позитивный творческий опыт? Как сохранить публичный дискурс, несмотря на вездесущее убеждение “альтернатива отсутствует”, не прибегая к цинизму масс-медиа или, хуже того, к лживому оптимизму?

Примечания:
1. Шуели Рольник, “Zombie Anthropophagy”, catalogue of Collective Creativity, Kunsthalle Fridericianum, 2005.
2. Выражение, используемое на официальном веб-сайте Загребской ярмарки, https://www.zv.hr
3. Дэвид Малькович, из интервью Чарльзу Эше. В „Place with limited premeditation“, Artimo, Amsterdam, 2005.
4. Christine Ross, The Aesthetics of Disengagement, Contemporary Art and Depression, 2006