17 марта 2006 года рабочие ярославского завода “Холодмаш” заблокировали руководство предприятия в кабинетах, требуя погасить многомесячный долг по зарплате, сохранить “Холодмаш” от остановки путем его национализации, не допустить массовых сокращений при банкротстве, которое грозит фабрике. После согласия замгубернатора по промышленности вести переговоры, рабочие освободили директоров. Переговоры с участием рабочих активистов, представителей администрации предприятия и областных властей, как и следовало ожидать, зашли в тупик. По-этому, следующим шагом стал организованный нами совместно с рабочими митинг и перекрытие одной из важнейших улиц города. Точку в противостоянии поставила голодовка – председатель заводского свободного профсоюза Ольга Бойко и несколько ее коллег забаррикадировались в одном из помещений заводоуправления, из окон были вывешены плакаты с требованиями выплаты зарплаты и сохранения завода. К сожалению, и в этом случае заводской администрации удалось выйти из положения. Как только участникам голодовки было объявлено, что все задолженности перед ними погашены, большинство из них отказались от продолжения борьбы.
По материалам сайта https://yaroslavl.socialism.ru/
Московский поэт Кирилл Медведев провел 5 июня в независимой галерее “Франция” концерт в поддержку холодмашевцев, исполнив песни на стихи Александра Бренера и Велимира Хлебникова. Акция не ограничилась идентификацией с “низовым” протестом: оставаясь в рамках культурного, “элитарного” события, Кирилл собирал деньги в пользу рабочих, эксплицировав прямую финансовую связь, почти всегда остающуюся за кадром даже “ангажированного” искусства, где политические выставки создаются на средства спонсоров или гранты. Данная акция, поддержанная движением “Вперед!”, стала одной из редких в российской литературной среде демонстраций четкой политической позиции и солидарности с протестным движением.
Сергей Огурцов (СО): Кирилл, три года назад ты отказался от публичных выступлений, от участия в проектах, организуемых государством и культурными инстанциями. Затем был отказ от авторских прав, подтвердивший выход из литпроцесса. После такого анархического начала, ты становишься членом “Вперед!”, проводишь акцию в поддержку “Холодмаша”, что выглядит как все более четкое оформление политической позиции.
Кирилл Медведев (КМ): К чтениям я, как и декларировал, возвращаться не намерен, возвращаться в литературный процесс было бы бессмысленно. Меня интересует акция как возможность внеинституционального действия, шире – связь между творческой независимостью художника и его политической ангажированностью, а ещё шире – связь между «элитарной» (чудовищное слово!) культурой и «низовыми» освободительными процессами – я хочу развивать эту тему и теоретически и практически, насколько возможно.
Были моменты в истории, когда актуальное искусство и актуальная политика сходились вместе. Самый яркий пример – Октябрьская революция, когда прорыв в искусстве и сознании масс совпали, что дало несколько лет странного альянса новой власти и авангардистов, и массу упущенных возможностей, которые интригуют до сих пор. Такие упущенные моменты случались и потом – например, рубеж 50х-60х. Тогда были две мощнейшие силы – свежая культура, реально востребованная людьми после сталинского зоопарка, и пролетариат, чувствовавший, что «оттепель» – это для кого-то другого, а его толкают в новую клетку. Буквально два-три года и всё закончилось – суд над Бродским, формирование андеграунда как особой зоны со своими, во многом патологическими комплексами и амбициями – пресловутые «эстетические» (а не политические) расхождения с Советской властью, ставшее в итоге тотальным представление о политике как о чем-то низком и недостойном и т.д. Из двух возможных финалов Советского Союза, предсказанных в свое время Троцким – восстание пролетариата против совбюрократии или капиталистическая реставрация руками оной – сбылся второй. Перестройка – ещё одна упущенная возможность. Не хотелось бы проиграть в очередной раз, когда бы ни сложилась такая ситуация.
СО: Но поэзия куда как более, нежели искусство визуальное, остается скорее частным делом пишущих – причем многие видят в этом шанс личной свободы. Где же для тебя индивидуальная жизнь художника размыкается во всеобщее, где начинается политика? В чем заключается специфическая миссия поэта в “культуре сопротивления”?
КМ: То, чем занимается художник – его частное дело пока он это никому не показывает. Как только происходит некая презентация искусства – с этого момента все разговоры о частной позиции заканчиваются и начинается спрос с автора как с публичной фигуры. Здесь начинается политика – прежде всего потому что искусство – один из способов легитимации политических режимов. И то, как художник распространяет свои произведения – часть его политической позиции. А четкая политическая (во всех смыслах) позиция – залог настоящей свободы и состоятельности художника.
Мне близок марксизм: содержанием и функцией истории я считаю борьбу за освобождение. То есть, за возможность человека решать свои вечные проблемы (одиночества, смерти, любви) будучи свободным существом, а не карликом, отчужденным от себя и от других, задавленного необходимостью, идеологией, масскультурой. Лучшее в культуре и в каждом отдельном художнике – это воля к выходу за пределы себя, своего контекста, класса, нации, культуры – к универсализации, к солидарности, к объединению. Но для того, чтобы отменить себя, нужно себя познать. Я думаю, искусство должно: а)завораживать и потрясать, б)склонять к размышлению и анализу. Первое без второго – попса или пропаганда, второе без первого – умозрительный, бесчувственный продукт. В искусстве художник может быть несознателен, гнусен или даже реакционен – это нормально, потому что он прямо, честно и стихийно выражает свои эмоции – в политике же он пытается это знание о себе и о мире претворить в действие, сделать так, чтобы всё это в итоге служило абсолютно осознанным задачам – познанию, просвещению и освобождению.
СО: Сегодня в России поэзия находится в дискурсивном и художественном гетто: интерес к ней низок, институций нет, рынок не развит – а значит, и интеграция в “общественную жизнь” крайне слаба. Среда формируется как либеральный союз литтдизайнеров, не спорящих ни о политике, ни об этике. Как ни странно, при этом и эстетическое развитие едва заметно. Что ты думаешь о перспективах поэзии, о молодых авторах?
КМ: В поэзии заложено всё, это слепок состояния общества, зёрна его будущего. Степень интереса общества к поэзии это степень его интереса к самому себе. Современный российский человек занят постоянным бегством от себя, живет одним днем, и система потребления предоставляет ему большие возможности для этого.
Основной интригой для моего поколения (68-79 годы) было и есть столкновение с буржуазным миром – попытки ужиться с ним, игнорировать или бороться. На этом фоне сформировалось много интересных авторов – именно в тот момент, когда у каждого определилась своя «социальная судьба»: глянцевый журналист, дизайнер, врач, маргинал – ей можно следовать или пытаться изменить, писать о ней или не писать, но именно её соединение с письмом и дает прорыв, позволяет автору состояться. У нового поколения этого пока соединения не произошло. Родившиеся в 80-е генерируют, в основном, тексты, где свалено все – частные переживания, литературные впечатления, мировые катаклизмы – такая бесконечная песнь человечности, мятущейся внутри монитора. Читая их, я вспоминаю Брехта – «Допрос хорошего человека». «…Ты хороший друг. Но хороших ли людей? Ты умен. Но кому служит твой ум? Ты не заботишься о своей выгоде. А о чьей? …учитывая твои заслуги и достоинства, мы поставим тебя к хорошей стенке и расстреляем тебя из хороших винтовок хорошими пулями, и потом закопаем хорошей лопатой в хорошей земле». Впрочем, это всё и ко мне относится, это моя тема – допрос хорошего человека в себе.
