Сперва вопрос следует перевести из пассивной в положительную степень: «Что мы делаем»? Ленин мог использовать пассивную форму, он мог предполагать армию последователей, шагающих по чётко прочерченной дороге социализма. Сегодня, в отсутствие такой армии и такой дороги, пассивная форма вопроса свидетельствует не более чем о кабинетном теоретизировании. <…> Мы не можем ответить на вопрос «что мы делаем?», даже не можем осмысленно к нему подойти до тех пор, пока не проведем оси сообщества и солидарности из себя самих, через свои жизни, оси, сопутствующие нашей работе. Пока не построим структуры, в которых мы можем общаться и задавать эти вопросы – не просто себе или тебе, а обществу, состоящему из других. Что мы и делаем в настоящий момент: строим эти структуры и структурируем в них самих себя. Выстроить эти отношения изнутри нашей жизни, так чтобы мы смогли осмысленно задать этот вопрос: Что должно быть сделано? Давид Лэнди, Тампере, Финляндия (1)

Какого рода это вопрос: «Что должно быть сделано?» Зачастую он отмечает момент, когда от мысли надо переходить к делу: вопрос, который прерывает и четко отделяет сферу мышления от сферы действия. Вопрос, который, как заметил Жан-Люк Нанси, часто задают философам, которые, по видимости, слишком много думают, а делают мало. (2) Это вопрос, воплощающий множество узлов, связывающих теорию и практику, мысль и действие, а также способы, какими организованы эти отношения. Решения вопросов научной природы устраняют необходимость в вопросах. Проблема решена, и вопросы излишни. В философии, а во многом и в исследованиях культуры, напротив, вопрошание функционирует как особая процедура, пролагающая путь не к решению, каковое снимет вопрос, но к измененному и, возможно, критическому отношению к тому, о чем спрашивается. Как показывает Хайдеггер, такие процедуры критического вопрошания подготавливают «свободное отношение» к тому, о чем спрашивается. (3) Таким образом можно сказать, что научный вопрос – это вопрос скорее закрытый по сравнению с более открытой формой философского вопрошания. Научный вопрос предполагает уже определенный уровень знания и требует лишь прояснения деталей: недостающей информации, которая снимет вопрос. Закрытые вопросы получают ответы, которые ожидает тот, кто их задает. Отвечание в таких предустановленных рамках можно, следовательно, рассматривать как пассивный акт.

 

Поэтому я спрашиваю еще раз: какого рода вопрос «что должно быть сделано?». Он может показаться невероятно открытым, вопросом, который слишком огромен, чтобы его обозреть. Однако если мы рассмотрим грамматику самого вопроса и контекст его публичной направленности, особенно в высказывании Ленина, то этот вопрос начнет напоминать нечто куда более закрытое в своей риторике, возможно даже императив, попытку заставить аудиторию делать то, что хочет тот, кто его задает.

 

*******

 

развесить белье

помыть туалет

прочитать газету

выгулять собаку

посмотреть Отчаянных Домохозяек сегодня вечером в 22.00

М. Керни, Дублин, Ирландия (4)

 

Глаголы описывают состояния, события и действия. Время основного глагола в предложении устанавливает темпоральную структуру действия. Но инфинитивы являются немаркированными и непривязанными к какому-либо конкретному времени. Темпоральная структура в вопросе «что должно быть сделано?» отсрочена или оставлена открытой. В результате, глагол в этом по видимости наиболее активном из активных вопросов, в нашем вопросе, который содержит скрытую критику бездействия, на самом деле ведет себя как состояние, а не действие.

 

Первоначально сформулированный в России, на английский этот вопрос переводится не как «что делать?» («what to do?») (что было бы ближе к французскому, немецкому и финскому переводам (5)), но как «что должно быть сделано?» («what is to be done?»). «Что делать?» («what to do?») несет в себе сходные проблемы с более употребительной английской формулировкой, но включение «сделано» помещает должное или надвигающееся («должно быть») в область уже завершенного, решенного и сделанного. То, что этот смещающий акценты перевод русского «Что делать?» на английское «что должно быть сделано?» произошел в 1929 году, много позже Октябрьской Революции, выглядит знаменательным.

 

********

 

Левые XXI века не нуждаются ни в идентичности, ни в штабе, ни в четко фиксированной территории. Участники нуждаются лишь в согласии по поводу способа коллективного принятия решений, каковой дорожит широтой участия и направлен на достижение соглашения, сводя разногласия к минимуму. Такой способ коллективного принятия решений побуждает к самообороне и блокирует образование традиционных армий и полиции. Он препятствует поползновениям той или иной группировки к осуществлению властных полномочий, будь то над территорией, людьми или эпохой. Такого рода зоны – это путь вперед. Кэти Канг, Сидней, Австралия (6)

 

Наши агенсы/агенты скрыты, странным образом опущены в совещательном по видимости характере прямого публичного обращения. Пассивная формулировка может допускать лишь аудиторию, которая уже «на борту», как указывает на это Лэнди, либо служить затемнению или натурализации источника власти. Субъективность здесь отделена от действия. Действие – это задача, работа, которая уже определена, которая должна быть сделана. Мыслить, экспериментировать, принимать решения, разбираться в том, каким образом двигаться дальше, – все это в нашем вопросе передается как ненужное.

 

Грамматика любого предложения организует отношения между субъектами – глаголами – объектами (или агенсами – действиями – целями). Темпоральная структура и пассивный залог, задаваемые вопросом «что должно быть сделано?», обозначают форму или действие, которое соотносится с будущим лишь в форме добровольного выполнения задачи, в формулировании которой пассивный субъект не принимал участия. Будущее, решенное вчера, может быть поставлено на службу сегодня. Действие привязано к жесткому понятию сознания, порождающему волю и рациональное решение служить. «Что должно быть сделано?» возникает как научный в своей основе вопрос.

 

Можно показать, что грамматика организации, которую этот влиятельный и часто цитируемый вопрос обнаруживает (и, конечно же, инициирует), является пассивной, фиксированной и авторитарной. Это утверждение необязательно является аргументом в пользу того, что наши вопросы должны быть менее научными и более философскими; не означает оно и того, что мы должны возобновить старые споры между Марксом и Бакуниным. Вопросы власти, организации и методов, которые позволят избежать повторения старых структур в обществах будущего, ставились с тех пор и радикально развивались в феминизме и пост-колониальных дебатах. Необходимо удерживать чувство неотложности и прагматизм, часто сопутствующие вопросу «что должно быть сделано?», но в то же время мы должны понимать опасность того, что подобные воззвания предопределяют будущее и конституируют субъекта как априори революционного агента. Поэтому, когда этот вопрос вновь ставится в 2005 году, мы должны переосмыслить специфические формы организации, отношения друг с другом и с будущим, отношения, имплицитно присутствовавшие в вопросах Ленина и Чернышевского. Такое переосмысление безусловно подразумевает критическую оценку таких форм организации, как Партия или Советы, но точно также, как я это показала, обязывает и к внимательному рассмотрению риторики самого вопроса «что должно быть сделано?».

 

Что делать? <…> возможно, неясность того, что делать сегодня, столь велика, столь текуча, столь неопределенна, что нам нет нужды даже делать и этого: поднимать вопрос. Особенно если уже знаешь, о чем думать – правильно и единственная проблема в том, как перейти к действию. <…> «Что делать?» означает для нас: как создать мир, для которого еще не все сделано (доиграно, завершено, закреплено в предназначении) и не все может быть сделано (в будущем для всегда будущих завтра). Что станет с нашим миром – этого нам знать не дано, и мы уже больше не можем верить в то, что способны предсказывать или управлять им. Это не туманные обобщения. <…> Где достоверности распадаются, там же собирается и сила, с которой никакая достоверность не в состоянии состязаться». Жан-Люк Нанси, Франция (7)

 

 

* Статья Сьюзен Келли предлагает свой взгляд на один из ключевых вопросов из истории политической мысли. Проблема, однако, в том что перевод на английский язык вопроса «Что делать?» принципиально меняет его смысл, и на этом искажении основано художественное, отталкивающееся от грамматического анализа, исследование автора, которое мы в свою очередь переводим с англ. для русского читателя (с некоторыми купюрами). Этот «обратный перевод» по-своему поучителен, подобно кривому зеркалу, он позволяет проследить не только обусловленность мышления грамматикой языка, но и сделать из асимметрии языков (в данном случае русского и английского) весьма любопытные выводы, в том числе касающиеся (политической) логики. (прим. переводчика А.Скидан)

(1) Этот ответ на вопрос был получен Сьюзен Келли и Стивеном Мортном как часть экспозиции/ архива/ серии событий, озаглавленных «Что должно быть сделано? Вопрос для XXI века» и проведенных в Музее Ленина в Тампере (Финляндия) в 2002 году. Архивные выставки затем проводились в Дублине, Праге, Нью-Йорке, Вильнюсе, Веймаре и Красноярске, собрав около 1000 ответов на вопрос «Что делать?» на почти двадцати языках.

(2) Jean-Luc Nancy, ‘What is to be Done?’ in Philippe Lacoue-Labarthe and Jean-Luc Nancy Retreating the Political, London: Routledge, 1996, pp.157-158. [originally published Paris: Famerion, 1979]

(3) Martin Heidegger Being and Time, trans. John McQuarrie and Edward Robinson, Oxford: Blackwell, 1995, p.16.

(4) Ответ, полученный в Проджект Артс Центре в Дублине в январе 2005 года как часть экспозиции и серии бесед и кинопоказов, озаглавленных «коммунизм». Вопрос здесь воспринят как обращенный к себе. Вопрос создает порядок из хаоса и таким образом ведет к собственной избыточности, как только день оказывается закончен.

(5) Chto Delat? (Russian), Que faire? (French), Was tun? (German), Mitä on Tehtävä? (Finnish).

(6) Ответ, полученный по электронной почте в 2003 году.

(7) Jean-Luc Nancy, ‘What is to be Done?’ in Philippe Lacoue-Labarthe and Jean-Luc Nancy Retreating the Political, London: Routledge, 1996, pp.157-158. [originally published Paris: Famerion, 1979]