Макс Клебб [1] стремится объединить работников искусства задачей антинационализма. Искусство может быть всего лишь ещё одной отраслью культурной индустрии, но этот акцент на его товарном статусе не только указывает на ограниченность искусства, но и позитивным образом определяет его местоположение и участие в общественных процессах.

Из этого места в коммодифицированной культуре искусство может действовать как рычаг, вскрывающий противоречия, логике которых оно подчиняется. В своей попытке организовать антинационалистическое выступление мы исходим из признания границ искусства и стремимся основать политическую деятельность в искусстве на присущем ему утвердительном характере в условиях капиталистических обществ. Политичность искусства мы основываем на реальности, которую необходимо ниспровергнуть, а не на художественном романтизме, который пытается от неё бежать. В настоящий момент революции на горизонте не видно, однако, несмотря на это (а быть может, как раз благодаря этому), есть множество художественных проектов революций. Неведение относительно всепоглощающих сил реальности может быть блаженным, но отвечать им проектируемым художественным всемогуществом значит возвращаться назад, к давно устоявшимся формам функционирования искусства по воспроизведению капиталистического государства-нации. Искусство здесь представляет романтический, но при этом конститутивно нереальный мир грёз. В этом главная стратегия Документы и всевозможных биеннале: взывать к эстетическим авангардам при помощи лозунгов, созданных давно разгромленными революциями. Они политически безответственны как по отношению к революционному прошлому, так и контрреволюционному настоящему. Такие притязания на чисто эстетическую революцию стабилизируют, прежде всего, роль искусства как эстетического субститута политического действия. Искусство не может заменить собой революционную политику. Оно не может служить прообразом революционного коллективного движения, поскольку, в его нынешнем состоянии, его продукция признаётся лишь в качестве репрезентации бессвязных форм индивидуации. Художник, как фигура капиталистического производства, по-прежнему определяется нерегулярностью своих трудовых отношений, равно как и исключительностью своего продукта, даже если и то и другое подчиняется строго установленным конвенциям. Чётко дифференцированные, иногда даже противостоящие друг другу внутри поля искусства сферы репрезентации – такие как «рыночный художник» и «выставочный художник» – сближаются с тенденциями и формальными требованиями рынка искусства либо предполагают государственное финансирование. Ни одну из них невозможно задействовать против другой, насильственно отвергнуть или обойти, поскольку обе они выполняют фундаментально репрезентативную роль для современного капиталистического общества. Разумеется, потребуется всеобщее революционное движение, чтобы низвергнуть рынок и капиталистические производственные отношения и тем самым покончить с угодничеством рыночного искусства, обслуживающего пассивно-созерцательные запросы общества; однако именно «выставочный художник» и «выставочное искусство» удовлетворяют в настоящий момент базовые идеологические потребности сегодняшнего европейского национализма: представлять искусственно выращенную и, тем самым, полностью автореференциальную критичность. В европейском контексте искусство всё больше и больше регрессирует к тому, чтобы предсказуемым образом выступать в качестве экстериоризированного критического сознания нации. Когда искусство выдавливается с рынка, оно рассасывается в государстве. Даже презрение, которое выказывают к национальной культуре отдельные художники, вольно или невольно функционирует сегодня, следуя схеме такого критического ожидания и, тем самым, может быть конвертировано в доказательство национальной самокритичности. Вот почему Макс Клебб видит необходимость в создании коллективной антинациональной организации в современном искусстве. Как показали недавние выставки вроде Документы, выставочная ценность художника или художественного произведения внутренне связана сегодня с их способностью послужить прообразом политической рефлексии, а при желании и политического действия. Этот критический настрой, в качестве автореференциального жеста внутри искусства, занял господствующее место в современных выставочных практиках. Национальный характер этой тенденции, которую мы постарались очертить выше, знаменует возвращение центральной исторической функции искусства: представлять национальную культуру, которую оно с радостью принимает на заре современного государства-нации в начале XIX века.

Макс Клебб хочет побудить к протесту против возвращения конституциональной роли искусства в отношении современных, капиталистических обществ. Историческое существование искусства как вспомогательного средства, способствующего восхождению и стабилизации капиталистического государства-нации, возвращается сегодня в актуализированной форме. Эта форма присваивается, дабы вновь вывести на подмостки национализм, который преподносит себя уже не как вопрос «крови и почвы», а, в своей неолиберализованной версии, как одну из бесконечного ряда индивидуализированных и субъективных категорий или точек зрения национальной идентичности. Этот «субъективизированный» национализм переносит национальный фокус внимания с образования групп включения и исключения на самоанализ отдельно взятого субъекта. Вместо того чтобы обращаться к гражданину, обращаются к индивидууму; его национальная функция ищется в его личных характеристиках. Эта неолиберализация национализма, подобно неолиберализации рабочей силы, имеет, прежде всего, фундаментально разобщающий, направленный на разрушение всякой солидарности эффект. И сегодня это разобщение подразумевается, прежде всего, в требованиях, сформулированных к субъекту – как на уровне его рабочей силы, так и в плане его социального позиционирования. Национализму «крови и почвы» можно было (политически, равно как эстетически) противопоставить солидарное выступление против его расизма, антисемитизма и архаичности, тогда как его неолиберальная версия предлагает, по-видимому, куда более выгодную позицию современным культурным работникам. И если левые радикальные группы пытаются противостоять этой новой форме национализма коллективно, то современная художественная сфера по большей части поддержала разобщающие и субъективирующие требования отказаться – или попросту смириться с отсутствием – коллективной политики. Таким образом, попытки современного национализма инкорпорировать любую индивидуальную точку зрения (будь она критической или утвердительной) как соотнесённую с нацией, порождают аффективное, субъективное, можно даже сказать «окультуренное» отношение к политическому строительству нации. Любую точку зрения он позволяет воспринимать как тяготеющую к национальному чувству; он позволяет ей стать предельно продуктивной, работающей на благо по-прежнему реакционного ядра национализма: националистического эгалитаризма, который по-прежнему основывается на социальном неравенстве и исключении ради своего капиталистического воспроизводства. В интересах такого насильственного национального единения критика в последние годы превратилась в главенствующий, обеспеченный финансированием принцип, и именно против этой гегемонии мы и призываем занять решительную и коллективную антинациональную позицию в искусстве. Невозможно пассивно созерцать возрождение государственной поддержки художественных практик, которые переносят политические дебаты в культуру и используют искусство как главное средство национального утверждения. Художественное производство должно взять на себя эту дополнительную ответственность и коллективно отвергнуть национальное замещение политики искусством. В Германии, стране, в которой – и против которой – Макс Клебб формулирует свои исходные устремления, в последние годы мы стали свидетелями полномасштабного подъёма таких критикалистских переоценок национализма в культуре. Предстоящее открытие Гумбольдт-Форума в идущем на реконструкцию здании Штадтшлосс в берлинском районе Митте – лишь одна из самых безумных попыток в этом ряду, за которыми стоит государственная политика. Высокая культура, а визуальные искусства особенно, выполняют здесь позитивную функцию субъективистского подтверждения национальных ценностей. В возвращении немецкого «Мастера Живописи» в таких фигурах, как Даниэль Рихтер и Джонатан Меезе, во внедрении современного искусства в историко-националистические панорамы, как это планируется для Гумбольдт-Форума, или на таких в высшей степени саморефлексивных националистических выставках, как «Deutschland sucht» в Кельнском Кунстверейне (2004), где молодые, провозглашённые «критичными» немецкие кураторы показали своих немецких любимчиков; на выставке «Сделано в Германии» (2007), организовавшей экскурсии в мастерские художников, дабы зрители могли ознакомиться с немецким художественным производством из первых рук; на «Немецком страхе» в nbk в Берлине (2008), представившей исторические фрагменты «лучшего», «более критичного» и, однако же, немецкого сознания; или на «Vertrautes Terrain» в ZKM в Карлсруэ (2008), собравшей около 300 работ и объектов, дискуссий и чтений, – везде националистический подход к художественной продукции был перелицован таким образом, чтобы описать «Германию между утверждением и сомнением». Во всех этих выставках попросили принять участие и тех художников, кто создал резко антинационалистические работы и заявил о своих столь же резких антинационалистических взглядах. Однако в силу контекста, нацеленного на современную национализацию культурного производства, их индивидуальные заявления обернулись тем, что кураторы «Vertrautes Terrain» нарекли «искусством о – и в – Германии». Этот лозунг иллюстрирует поворот, который кураторы придали даже антинационалистическим произведениям: искусство тяготеет к нации.

Стремительно приближается национальный юбилей – в 2009 году (23 мая) будет отмечаться шестидесятилетие со дня основания Западной Германии, а также двадцатилетие падения Берлинской стены. Легко предвидеть, что неуёмная национальная гордость достигнет в этом году новых высот, поэтому мы хотим призвать к коллективно выработанной позиции, выступающей против подобного германизма. Совершенно недостаточно тематизировать такого рода тенденции в искусстве, делать их одним из предметов рассмотрения наряду с другими. Напротив, наш призыв направлен на дискуссию, которая ставит вопрос: в какой мере коммодификация и национализм по-прежнему составляют ядро того, что сегодня всё ещё называют искусством, как отрасли культурной индустрии, по-прежнему претендующей на привилегированный статус. Наша цель – использовать этот самый статус, с тем, чтобы бросить вызов его же собственным предпосылкам. В своей попытке организовать антинационалистическое выступление мы исходим из признания границ искусства и стремимся основать политическую деятельность в искусстве на присущем ему одобрительно-утвердительном характере в условиях капиталистических обществ. Политичность искусства мы основываем на реальности, которую необходимо ниспровергнуть, а не на художественном романтизме, который пытается от неё бежать. Мы стремимся объединиться в искусстве, а не ради искусства. Макс Клебб базируется в Берлине. В настоящий момент мы рассылаем письма продюсерам, организаторам и издателям, с которыми Макс Клебб намерен провести серию диспутов, встреч, мероприятий и дебатов и образовать тем самым антинационалистический альянс. Кроме того, Макс Клебб будет сотрудничать с другими антинационалистическими политическими и художественными структурами по организации публичных событий и публикаций, выступающих против Германии в 2009 году.

 

Примечания

1. Макс Клебб – нерождённый сын Макса Перуца (австрийского изгнанника-гляциолога, работавшего над созданием непотопляемого транспорта из укреплённого льда во время войны с нацистской Германией) и Розы Клебб (советской контрразведчицы, которая охотится за Джеймсом Бондом в фильме «Из России с любовью» (1963) и которую сыграла австрийская актриса Лотте Ленья).

 

Перевод Александра Скидана