#8: Чрезвычайное положение

pdf

Если еще недавно «Чрезвычайное положение», звучало как абстрактное юридическое понятие и напоминало об опыте фашистских режимов прошлого века, то сегодня, в результате недавних катастрофических изменений ситуации, «чрезвычайное положение» снова становится повседневной реальностью, странной новой «нормой», захватывающей все большее пространство жизни. Сегодня эта ситуация для всех нас проявляется, как серый фон жизни: нарастание систем слежения, ограничение перемещений, контроль и приватизация публичного пространства, цензура информации, паспортный режим, обыски и задержание подозрительных лиц, фальсификация выборов – и все это под флагом борьбы за демократию. Причем если раньше чрезвычайное положение было объявленным, то сегодня приостановка действия законов не нуждается в назывании: слепая зона закона распространяется незримо.

There are no translations available.

The First Moscow Biennale of Contemporary Art has chosen “The Dialectics of Hope” as its theme, which, incidentally, is the title of a book I wrote in 1980. Naturally, I have no exclusive claim to the word “hope”, nor to the word “dialectics”, for that matter, nor to their combination. However, the organizers of the Biennale have never hidden the fact that the name of the project has been connected to my book from the very beginning; what’s more, they have made several public announcements to this effect. Thus, I feel that I have the right and even the duty to make a few remarks on the processes that are taking place around the Biennale.

«Традиция угнетенных учит нас, что переживаемое нами «чрезвычайное положение»– не исключение, а правило. Нам необходимо выработать такое понятие истории, которое этому отвечает. Тогда нам станет достаточно ясно, что наша задача – создание действительного чрезвычайного положения; тем самым укрепится и наша позиция в борьбе с фашизмом. Его шанс не в последнюю очередь заключается в том, чтобы его противники отнеслись к нему во имя прогресса как к исторической норме».

Вальтер Беньямин

В переходе метрополитена, на эскалаторе, я слышу давно знакомый призыв из ниоткуда: «обращайте внимание на подозрительных лиц (к которым приравниваются бомжи, пьяные, курящие и лица, занимающиеся попрошайничеством), обращайте внимание на бесхозные предметы». По трубам подземки передается сигнал смертельной опасности: ее разносят, как заразу, «люди в пачкающей одежде», она исходит от вещей, которые не являются ничьей собственностью, от сигареты – причины пожара, от чьего-то пьяного дыхания в спину. Я могу слышать этот сигнал десять раз в день, я помню его наизусть, ровно настолько, чтобы возникло подозрение: здесь что-то не так. Как если бы город, по которому я перемещаюсь, вдруг оказался лишь параноидальным бредом какого-то искалеченного мозга. Как если бы это был не наш, чужой мир.

… приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать.

В.И.Ленин («Государство и революция»)

Сюжет нынешних дебатов о природе «оранжевой революции» на Украине явно или неявно задается понятийным различием между революцией и имитационной конструкцией. Из него следует вся дальнейшая идеологическая комбинаторика позиций. В интересующем нас структурном развороте пока не важно, какой содержательный характер носила, если она была, эта революция. Главный вопрос состоит в том, можно ли зафиксировать ее, сказать, что она имела место. Если да, то произошедшее нельзя полностью редуцировать к медийно-пропагандистским контекстам и манипуляциям, следуя современному философскому понятию автономного и не предрешенного по своему значению события. Этот спор может быть рассмотрен диалектически, и этот подход не кажется здесь теоретическим «ретро», позволяя актуализировать линию размышления о революции, начатую еще в 19 веке.

Заканчивается время бес-порядка. Новый порядок обретает устойчивое положение. Порядок этот востребован желанием масс. В течение семнадцати лет было множество различных институтов. Они сосуществовали. Эти переоформленные старые советские учреждения и вновь образовавшиеся. Новые при активном западном интеллектуальном и финансовом инвестировании. Теперь число структур и зоны влияния оказываются строго регламентированными.

Алексей Пензин (АП): Формулируя тему, мы шли от очевидных социальных и политических вещей. Вокруг нас создается атмосфера так называемой «террористической угрозы». Власть действует так, как если бы она действовала уже в ситуации чрезвычайного положения (ЧП), не объявляя его официально. Она приостанавливает действие конституционных принципов, вводя специальные режимы наблюдения и контроля (например, паспортный режим в Москве). В Конституции существует закон о ЧП, который есть в законах многих стран. Но наши законодатели добавили к нему режим «контртеррористической операции», а сейчас хотят добавить еще и юридический режим «террористической угрозы». Мы существуем в ситуации отложенного ЧП, когда власть умножает корпус чрезвычайных юридических правил, при этом нагнетая риторику угроз. Кажется, вот-вот наступит «настоящее ЧП», а оно все не наступает. Власть либо не способна его реально осуществить, либо ведет пропагандистскую игру на грани фола. Нас вдохновлял фрагмент из Беньямина, где он говорит, что мы должны придать «чрезвычайному положению» более широкий, философский и критический, смысл. Он вписан в ход самой истории, вскрывая онтологическую чрезвычайность самого классового общества. Как вы относитесь к попыткам некоторых современных мыслителей, например, Агамбена, сделать из «чрезвычайного положения» концепцию, диагностирующую нашу современность?

14 января 2003 года в Выставочном зале Музея имени А.Д. Сахарова состоялась открытие выставки “Осторожно, религия!” На ней куратором Арутюном Зулумяном были собраны работы 39 художников и двух артгрупп; представлены были не только москвичи, но художники из Армении, США, Японии, Болгарии, Чехии и т.д. Через четыре дня выставка была разгромлена шестью мужчинами, утверждавшими, что являются православными верующими и усматривают в большинстве работ выставки вызывающее глумление над их верой. Часть работ была забрызгана краской из пульверизатора, часть сорвана со стен и валялась на полу, часть разбита. Смотрительница успела вызвать милицию, погромщики были арестованы, обвинены в хулиганстве и выпущены под залог.

В августе 2003 года разгромившие выставку люди были оправданы судом, зато против организаторов выставки Прокуратурой по требованию Госдумы было возбуждено уголовное дело по статье “Разжигание национальной и религиозной розни”. В рамках этого дела следствием была заказана научная экспертиза представленных на выставке работ.

Перемены, произошедшие в России за последние пять лет, действительно можно назвать чрезвычайными. Они выражаются в совершенно новой риторике власти, которой, в отличие от предыдущих систем, удалось построить идеологию на амбивалентности политических приоритетов.

Именно в условиях полной неопределенности идеологического выбора удалось создать симулятивное «патриотическое поле» и свести на нем все травматические симптомы прошлых режимов: державный монархизм, православную риторику, коммунизм, войну в Чечне и т.д. В рамках данной риторики совместимы противоположные виды PR-дизайна: ксенофобия и борьба с ней, «дружба» с Западом и необъявленная война за восстановление потерянных в пост-перестроечное время позиций, декларируемый профицит и отказ от социальных инвестиций.

“Наше сознание возникает там, где ощущаются жизненные диссонансы, сигнализируя о них, оно требует их устранения”, – писал в свое время Александр Воронский, марксистский критик 20-х гг., определяя роль искусства в познании общества. Творческий акт, прежде всего, преследует цель разрушения подавляющей монополии общепринятых правил для восстановления относительной гармонии между нами и средой. Сегодняшняя жизнь не может не провоцировать поиск самых смелых методов для поиска утерянного равновесия эстетического чувства автора. Всего несколько секунд остается для маленького взрыва. Щелчок – и невыносимый запах органических газов заполняет пространство. Это фарт-бомбз, взрывные вонючки, которые можно купить в каждом магазине “смешных ужасов”. За обладателем бомбы остается главное и определяющее – право выбора пространства. Прокуренное арт-кафе, темный кинозал или пафосный круглый стол проституированного “экспертного сообщества” – любое помещение пригодно для создания новой ситуации, для придания нового, неуловимого и критического, измерения всей этой идиотической и возмутительной действительности. Запах этой штуковины способен создавать самые неожиданные варианты прочтения, казалось бы, навсегда присвоенного общественного пространства. Решительно требуя собственного устранения, бомбы-вонючки способны радикально демократизировать любое авторское общественное событие, даря уникальную возможность неочевидной собственной игры каждому своему обладателю.

Призыв Путина к «контролируемой демократии» – это попытка ввести результаты неконтролируемой приватизации девяностых под контроль государства. Отсюда недавняя разрекламированная конфронтация Президента с так называемой олигархией и мафией. Но представляется, что «контролируемая демократия» есть на деле нечто более грязное. Эта формула означает ре-централизацию государства в условиях снижающегося экономического роста. Большинство российского населения не участвовало в приватизации просто в силу своей бедности. Лишь 5% населения имеет западные стандарты потребления. Поэтому, хотя Путин остановил «бандитский капитализм», теперь он должен как-то реагировать на растущее социальное недовольство и фрустрацию. Большинство российских предприятий неспособны конкурировать на мировом рынке, а труд, хотя и более дешевый, чем на Западе, все же дороже, чем в Китае и странах «Третьего мира». Это приведет в ближайшем будущем к конфликту вокруг природных ресурсов и «вестернизирующей» приватизации. Идеологически и практически приватизация в России не закончена. Сохраняется сопротивление ее последствиям. Это связано с по-прежнему сильным коллективизмом, а также с оставшимся и привычным государственным контролем за жилищно-коммунальным хозяйством. Именно коллективистское мышление – в отсутствие западных традиций социальной демократии – сопротивляется сегодня приватизации.

История правителя Вей, жившего в Китае в 4 веке до нашей эры, рассказывает, что для него высшим наслаждением было наблюдать за танцами журавлей. Движения этой птицы учили естественной раскованности, а в более широкой перспективе напоминали и о том, что не следует отрекаться от свободы под давлением обстоятельств.

Любовь к журавлям дорого обошлась правителю. Он засмотрелся на одного из них во время битвы и проиграл ее. Сила его эстетического переживания была оплачена потерей владений. Среди китайских литераторов эта притча стала предметом споров на столетия. Вея презирали и им восхищались. То или иное толкование его поступка образовывало школы.

В сфере репрезентаций последние три года в России были временем стабилизации в экономике и политической консолидации. Новая Россия хочет выглядеть респектабельной, современной и стильной, желает забыть о национализме и своем криминальном прошлом. Главное – хорошо смотреться в глазах глобального рынка, поддерживать видимость «закона и порядка» и сделать незримыми все совершенно реальные социальные и инфраструктурные проблемные зоны. В последние же полгода сражение за средства «производства видимости» приобрело параноидальную радикализацию. Наиболее часто показываемые политики предлагают экстраординарные меры и дают пугающие обещания, касающиеся видимого будущего: «Через пару лет вы не узнаете эту страну». Важно отметить, что данный сдвиг в политике репрезентации касается не только правительственных мер, но затрагивает все сферы культурного производства. К примеру, новая русская элита нуждается в новых средствах репрезентации ее легитимности, одним из которых – возможно – является современное искусство. В этом случае появляется желание репрезентативного единства, для достижения которого оправдано не только применение чрезвычайных мер для стимуляции атрофированной социальной ткани, но и провозглашение полноты бюрократической власти над всем полем визуального производства.

Все это означает, что необходима биеннале.