#10: С чего начинается политика? Часть I

pdf

Кронштадский дневник *

Граффити на дамбе – «Мятежный Кронштадт!»,

Рядом – «Свобода! Равенство! Братство!»

«Движение сопротивления имени Петра Алексеева» провело выездную сессию

пробуждения сознания жителей острова, где время остановилось.

Пустые улицы, без припаркованных машин выглядят как выцветшие открытки 60-ых.

… Однако, с другой стороны, решение умственной задачи совершается почти таким же способом, каким собака,  держащая  в  зубах  палку,  пытается пройти через узкую дверь: она мотает головой  до  тех  пор,  пока  палка  не пролезает, и точно так же поступаем мы, с той только разницей, что действуем не наобум, а уже примерно зная по опыту, как  это  делается.

Роберт Музиль, Человек без свойств

1.
На первый взгляд может показаться, что описание когнитивного процесса, данное Робертом Музилем, имеет отношение к борьбе левых за лучшее общество. Но так ли это на самом деле? Действительно ли мы “уже примерно знаем по опыту, как  это  делается”, когда собираемся изменить общество к лучшему? Этот вопрос особенно важен для осмысления исторического опыта Советского Союза, от его первоначального триумфа до итогового поражения. Процесс рефлексии был в свое время инициирован  теми, кто оставался верен идеалам партии: именно они осмелились растревожить болезненные раны коммунистической истории, рискуя превратиться в глазах своих товарищей в предателей и изгоев. Особенно неприятно здесь то, что страстное желание советских марксистов переписать историю становления СССР оказалось в значительной степени губительным для попыток изучить подлинную историю.

1. Я не знаю ответа. Возможно, мы и можем изменить мир, не прибегая к захвату власти. А возможно и нет. Исходный пункт – думаю, для всех нас – неуверенность, неизвестность, общий поиск пути дальнейшего продвижения.

2. Мы ищем этот путь, т.к. все более отчетливо понимаем, что капитализм – это катастрофа для человечества. Радикальное изменение общественного устройства, т.е. революция,  необходимо сейчас как никогда. И, чтобы стать эффективной, эта революция должна охватить весь мир.

3. Однако вряд ли мировую революцию возможно совершить одним махом. Это означает, что единственный способ понимания революции – это представить ее как революцию “щелистую”, происходящую в “щелях” капитализма, революцию, которая захватывает мировые пространства, несмотря на все еще существующий капитализм. Вопрос в том, что именно следует понимать под этими “щелями”, рассматривать ли их в качестве государств или в каком-то ином ключе.

Существующий сегодня запрет на коллективное действие в любом пространстве, которое власть рассматривает, как публичное формирует субкультурную логику: возможность создания альтернативных ценностей только в рамках определенной субкультуры, априори несущей печать маргинальности и формат клуба по интересам. Свобода мысли и действия признается только на словах, и любое высказывание не соответствующее курсу власти признается неистинным и обречено на реализацию только в подвалах. Необходимость в коллективном проживании действительности реализуется в рамках такого запрета в виде многочисленных досуговых практик – флэш-моб, граффити, клубная культура и пр. являющихся своего рода эскапизмом, отказом от необходимости радикального осмысления действительности и представляет фиктивную автономию культуры.

Alexei: Then politics is a kind of ecstatic frenzy. In kitchen quarrels, people will provoke one another to the point of being beside themselves. This is actually we mean when we talk about “kitchen politicians”.

Artem: Sure. Politics is ec-stasis, literally. It can start in the kitchen, leading from the frying pan to the class struggle. This is what happens when the infinite intervenes, making the parties forget themselves and see what they are fighting for.

Oxana: But in politics, people are always divided into two camps. Look at our Left: they are often beside themselves over the pathetic little details of doctrine!

1. Боливия, в своей разнородности и беспрестанном бурлении, это одновременно и опыт столкновения с магмой, и ее разлом. Там, в Боливии, лица, тела и языки рассказывают истории, которые являются вызовом для того, кто стремится понять, следовать вместе, получать удовольствие. Наше путешествие в феврале 2005 года стало борьбой между этой попыткой понимания и сложностями адаптации (не последнюю роль в этом сыграла высота). А еще оно стало ставкой в споре об особом пути развития, открывшемся благодаря недавним событиям в Аргентине. И этот диалог между процессами разрушения-созидания оказался жизненно важным для каждой из сторон.

1. Призрак анархизма

В последние годы можно наблюдать серьезные изменения позиций значительной части теоретиков левого лагеря. Сохраняется пристальное внимание к проблеме власти, которая, как предполагается, в значительной степени автономна по отношению к социально-экономической субструктре. При этом власть, разумеется, не сводится к государству и юридической фигуре суверенности, охватывая все сферы жизни.

Отсюда следует критическая переоценка революции как проекта, центрированного на захвате государственной власти, и упускающего из вида другие факторы и зоны угнетения, что в итоге обрекает его на якобы неизбежный провал. Ориентиром в поисках выхода из ловушек борьбы за власть, расставленных тонкими механизмами суверенитета, становится создание силы противодействия, основанной на самоорганизации общества, которая и изменит мир, здесь и сейчас, а не только в каком-то отдаленном будущем. Да, это изобретение мира заново, мира без власти, может показаться коллективным заблуждением или фикцией – допускают сторонники такого подхода – но активная вовлеченность способна сделать сегодняшнюю фикцию завтрашней реальностью. Каким бы вдохновляющим не казалось подобное проектирование, в нем есть нечто, что кажется сомнительным с точки зрения политического и философского мышления, идущего от Маркса. Хотя сегодняшнее обсуждение “промежуточной революции” (interstitial revolution – см. публикацию Д.Холлоуэя в этом номере) облечена в современные формы политического и теоретического языка, она очень напоминает некоторые дискуссии 19 века, например, полемику между Марксом и Бакуниным, между марксизмом и анархизмом. Мы исходим из предположения, что ее основные моменты сохранили свое значение и сегодня. Далее мы, пользуясь новыми поводами, предлагаем наши критические заметки, инспирированные старой полемикой.

Разговор о Кронштадте сегодня, как и 70 лет назад, есть разговор исторический в подлинном смысле этого слова. Речь идет не о деталях, не о той или иной интерпретации конкретных фактов, а, по большому счету, о революции и революционной войне как таковой, о самом значении и логике Октября. Подавление Кронштадтского восстания прочно заняло свое место в «горячей десятке» моральных обвинений большевизму, наряду с «философским пароходом» и «деньгами германского генштаба».

Именно в этом пункте обвинительного приговора естественным образом сходятся анархисты и либералы, критики слева и справа, – образуя, по меткому выражению Троцкого, своеобразный «народный фронт», ставящий под вопрос состоятельность октябрьской революции. Для правых этот эпизод важен как факт открытого столкновения выходящих на финишную прямую к установлению тоталитаризма «комиссаров» с их недавней опорой – революционными матросами. Для анархистов Кронштадт – безвременно ушедшая в небытие «Атлантида» демократического социализма масс, поворотный пункт революции, после которого ее судьба оказалась уже окончательно предрешенной. Вопрос состоит в том, была ли возможность для исторического поворота, был ли Кронштадт действительной политической и социальной альтернативой?