Женщины вынашивают, рожают и вскармливают. Эта деятельность необходима для воспроизводства, без которого человечествo не может продолжаться. Однако именно эта общественно необходимая деятельность при исторически сложившемся социальном порядке ставит их – как матерей – в особое «неавтономное» положение.
Исторически идея «автономии» – независимой субъектности и в то же время полноценной «человеческой принадлежности» – была связана с категорией гражданства. Еще Аристотель, который считал основой гражданства дружбу, полагал, что женщины и рабы не способны подняться до ее понимания. На самом же деле ни те, ни другие не обладали ресурсами или статусом, который позволял им считаться атвономными: они всегда принадлежали кому-то. Когда же идея «гражданства» (противовес средневековому подданству) оформилась во Франции 18-но века во всей своей социальной сложности, женщинам было отказано во включении туда на основании якобы присущих им «черт личности». Руссо и другие серьезные мужчины утверждали, что для того, чтобы быть независимыми субъектами, женщинам не хватает рациональности, способности мыслить абстрактно и объективно, а также «отвечать за себя». Эти особенности выводились из «женской природы», однако современная социальная теория объясняет их отсутствием у женщин ресурсов (или возможности доступа к ним, например, профессии), которые позволяли бы им реализовывать автономию. Необходимые качества, считаясь «личными», должны, однако, признаваться другими людьми, что возможно только через социальное взаимодействие в публичной сфере, из которой женщины были исключены.
Постепенно различие между теми, кто обладал индивидуальной атвономией и теми, кто был к ней неспосособен, оформилось в различие между экономически зависимыми и независимыми, а также между мужчинами и женщинами. Женщины часто попадают в одну категорию с «бедными»: и те, и другие не обладают ресурсами, необходимыми для реализации независимости, а не имеют они их потому, что заняты деятельностью, которой не приписывается экономическое значение: вынашиванием, вскрамливанием и уходом. Согласно К. Марксу, при капитализме является производительным и обладает стоимостью только тот труд, который может быть «обменен». Если товар не продан, его стоимость как бы не существует. Таким образом получается, что выполняемая женщинами как матерями работа не дает стоимости: даже работая «на износ», такая работница не будет иметь необходимых экономических ресурсов. Для их получения ей надо выйти за стены дома и делать что-то другое.
Может показаться, что социализм решил эту проблему, «социолизовав» некоторые семейные функции и, таким образом, позволив женщине «уйти на работу». Однако при этом возникает другая проблема (о получившейся двойной нагрузке я здесь не пишу): необходимая для работающей матери поддержка возможна только при социалистическом, т.е. административном, способе распределения ресурсов, а это чревато по крайней мере двумя последствиями.
Первое состоит в том, что при социализме нет рынка, а потому никакой труд, строго говоря, не обладал стоимостью, т.к не продавался. Работники получали средства к существованию от государства как отца, а в такой «семье» никто, не только женщины, не является независимым или, по-либеральному, автономным. Необходимые для осуществления автономии ресурсы нельзя взять просто так: их необходимо заработать.
Второе следствие состоит в том, что такое «дружественное» по отношению к женщинам распределение возможно только при социализме. Оно несовместимо с капиталистической идеей экономической рациональности и эффективности или, иначе говоря, с оптимизацией получения прибыли. Как только социализм сменяется соревновательной экономической системой, основанной на интересах индивидуальных экономических акторов, возвращается и старое противоречие между продуктивным и репродуктивным трудом, которое в современной глобализованной и чрезвычайно конкурентной экономике, так называемом «новом капитализме», принимает новые формы.
Одной из черт такого капитализма социологи считают возникновение «новой трудовой модели», основанной на логике «корпоративного контроля» и предполагающаюшей фундаментальные изменения в характере труда. При новом характере занятости работа часто представляет собой последовательность временных проектов, которые выполняют отдельные, каждый раз заново создающиеся группы; входящие в основной проект отдельные подпроекты могут направляться другим, часто виртуальным, коллективам в другие страны и даже части света, а непосредственный контроль над рабочим временем сотрудника со стороны корпорации заменяется его собственным интенсивным планированием и ответственностью. По сути дела, человек сам себя сознательно и добровольно контролирует. Новый идеальный работник характеризуется как интенсивным и активным производством и продажей своих «трудовых качеств» на рынке, так и сознательным подчинением своей повседневной жизни и долговременных планов интересам «дела». Он принимает работу как часть «частной жизни» и, таким образом, происходит ее полная коммерциализация.
Постсоциалистический рынок, отправив целые группы работников туда, где смешно даже говорить об автономии, в то же время обеспечил некоторым категориям увеличение вознаграждения, потребовав взамен работу на новом «контракте». Этот контракт требует автономного, компетитивного, не боящягося рисков, «глобального» сотрудника, который каждый день предлагает на рынке свои трудовые качества, постоянно убеждая нанимателей в своем особом потенциале и исключительности. Происходит капиталистическое соревнование по наилучшей продаже себя. Такая система привносит кардинальные изменения в жизнь своих членов, т.к. работник существует в ней до тех пор, пока в нем етсь необходимость.
Идеальный работник в конкурентной системе нового капитализма только теоретически является бесполым. В новой экономике, где ничто не должно мешать получению прибыли, «личные проблемы» работника как бы выносятся за скобки. Корпорации все равно, как он их решает, однако от этого они не исчезают сами собой ни из жизни общества, ни из жизни «глобальных» работников: ими просто занимается кто-то другой. В этот момент, когда происходит разделение на тех, чья жизнь подчинена профессиональному «производству себя» и на тех, кто будет заниматься «семейными делами», в систему включается пол с его проблемами автономии. Так как концепция работы, в которой существует постоянный контракт, права работников, бюллетень, пенсия и ограниченное рабочее время, практически отменяется, мужчины, в связи с их меньшей занятостью работой по воспроизводству, получают преимущества перед женщинами.
Предполагаемая трудовая автономия, теоретически возникающая при отсутствии прямого контроля над работником, вовсе не означает его независимости, потому что в новом соревновании контроль постоянен: работодателю ты нужен полностью и в любое время. Для него важен конечный результат: его стоимость, качество и своевременное выполнение, а не социальные условия производства, которые изменились самым драматическим образом. Когда такие пропагандисты неолиберализма, как Всемирный банк и МВФ, вырабатывали идеологию постсоветских экономических реформ, они предусмотрели частичную деконструкию государственной (т.е. бесплатной) системы социальных услуг, т.к. считалось, что они препятствуют экономической эффективности. Таким образом, «забота» как та работа, без которой общество не может существовать, была делегирована из государственной сферы в частную, домой. В семьях с двумя работающими ее часто выполняют наемные работники (которые в большинстве своем являются женщинами – и вопрос об их «автономии» интересен сам по себе), но обычно этим занимаются жены. Делегирование «заботы», т.е. огромного количества трудоемкой работы, в женские руки требует нового «одомашнивания» женщин, лишения их автономии, их «защиты» и помещения их снова внутрь «семьи и дома» в качестве жен, либо же сексуального потребления их в качестве проституток, т.е. в любом случае помещения их в ту ситуацию, в которой они «не смогут отказаться» от делегируемой им работы. Они «не смогут отказаться», потому что в процесс постсоветского классобразования они оказываются исключенными из той деятельности, вокруг которой выстраивается автономия и независимость.
Как оказалось, когда в 1970х и 1980х советские и восточноевропейские диссиденты мечтали о правах человека и будущем гражданском обществе, они полагались на мужские концепты независимости и индивидуальности, но едва ли хоть кто-то в то время концептуализировал будущую свободу в таких понятиях. Мысль, что не все окажутся свободны в равной мере, просто никому не приходила в голову.