https://bopsecrets.org/SI/Chtcheglov.htm
Все города геологичны; и пары шагов не ступить, чтобы не наткнуться на призраков, овеянных величием былых легенд. [1] […] Эти образы прошлого обладают слабой катализирующей силой, но их почти невозможно использовать в символическом урабанизме, не оживляя и не возвращая обратно к жизни. [2] Это новое видение времени и пространства […] останется неопределенным до тех пор, пока эксперимент с моделями поведения не будет проведет в городах, специально для этих целей построенных. […] Главным видом деятельности жителей [таких городов] станет непрекращающийся дрейф. Ежечасные изменения городского ландшафта будут приводить к полной дезориентации… [3]
Иван Щеглов, Свод правил для нового урбанизма, 1953
[1] Взять, к примеру, Нарвскую Заставу с ее Триумфальной аркой времен царизма, с ее ветшающим жильем для рабочих, возведенным в начале 20 века, с ее конструктивистскими зданиями. Тотальная инсталляция наследия реального социализма, плавучая льдина, где слой за слоем проступает историческая проблематика и вся двойственность утопического проекта. Иными словами, Нарвская Застава – превосходный район с точки зрения психогеографии. Его (призрачные) утопии только и ждут того, чтобы их возвратили к жизни.
[2] Один из способов оживления и обнаружения этих образов – двигаться по линиям их пересечения. Только такое движение и стоит документировать, поскольку оно представляет собой постоянный выбор. Конечно, легче «дрейфовать» играючи, подобно туристу, влекомому волнами чарующей ностальгии по сталинским станциям метро или по конструктивистским типовым постройкам, отбрасывая романтико-концептуалистскую рябь на меланхолическую поверхность приватизированной убогости. Но эта легкость кажется безответственной: должен иметься окружной путь, какой-то более перспективный маршрут должен быть выбран… [3] В поисках этой перспективы – перманентной революции? – дрейфующий должен провоцировать встречи, которые «ежечасно меняют городской ландшафт». Нарвская Застава, с ее огромным архитектурным и демографическим разнообразием, представляет собой прекрасный район для подобных внезапных изменений. Но могут ли эти изменения возникнуть благодаря эксцессу «длинной воли», насильственному дрейфу, длящемуся с целью заставить город открыть свои тайны? В «случае» Ивана Щеглова, этого загадочного советского эммигранта-леттриста, «непрекращающийся дрейф» ведет прямиком к лечению инсулином и шоковой терапии. Его «случай» (капитуляция) заставил Дебора сформулировать ответственную методологию (см. «Теорию Дрейфа»), способы создания ситуационистской социальности. Грубо говоря: будущее не сваливается наобум: случай куда менее важен, чем вы думаете.
https://library.nothingness.org/articles/4/en/display/2
Жизнь, за которую мы ответственны, наталкивается, наряду с огромным количеством причин для разочарования [4], на несчетное множество более или менее заурядных развлечений и вознаграждений. [5] И года не проходит, как люди, которых мы любили, сдаются, будучи не в силах ясно осознать имеющиеся возможности, на милость победителя. Впрочем, вражеский лагерь объективно обрекает людей на тупоумие и уже создал миллионы глупцов; нескольких новых погоды не делает. [6]
Ги Дебор, Введение в критику городской географии
[4] На самом деле наш дрейф по Нарвской Заставе состоялся вопреки ожившему заднику геноцида в миниатюре. Первый день проходил одновременно с кровавой драмой в Беслане, второй был прерван бонапартистским объявлением войны терроризму. Мы сидели в кафе с зелеными стенами (советский минимализм?), записывая наши впечатления и выпивая, когда Владимир Владимирович произносил свою речь.
[5] Мы говорили о политике всю дорогу от кафе, расположенного рядом с военторгом, до Екатерингофского парка, где спародировали коллективные объятия по-американски и долго решали, есть или не есть шашлыки. Возможно, это был последний день лета. С пустой эстрады ревела поп-музыка. В итоге мы вошли в защищенный ограждением парк аттракционов с ржавеющими качелями, каруселями и автодромом. Там был даже тир с пневматическими ружьями. Большинство передали мне на хранение свои вещи, дабы всласть поцеловаться на «лодочках».
[6] В современной России, по мере того как путинская консолидация захватывает все области (трагически деполитизированной) жизни, сомнительная политика дружбы обретает совершенно новую ценность. Возможно, именно поэтому я и был счастлив, снимая на камеру то, как мои друзья раскачиваются взад-вперед между эксцессом и пассивностью на ржавых качелях своей детства. Грезили ли они о пространствах, «где будет невозможно не упасть (в любовные объятия)»? Я – да…
https://www.notbored.org/new-babylon.html
Общественное пространство для нас – это конкретное пространство встреч, контактов между людьми. Пространственность социальна. […] Пространство как физическое измерение (абстрактное пространство) неотделимо от пространства действия (конкретное пространство). Их разделение оправдано лишь в утилитарном обществе с застывшими общественными отношениями, где конкретное пространство с необходимостью носит антисоциальный характер. […] Без расписания, которое вызывает уважение, без постоянного жилья, человек с необходимостью приноровится к кочевому образу жизни в искусственном, целиком и полностью «сконструированном» окружении. Назовем это окружение Новым Вавилоном […]
Констант, Новый Вавилон, 1974
Дрейф-в-группе разительно отличается от фланерства в одном очевидном пункте. Тогда как фланер выдвигает свое личное, одинокое удовольствие аскетичного эстетизма против отчуждения, дрейф-в-группе дает возможность исследовать такие места встреч, как парки, игровые площадки, скамейки, скверы и площади, вместе. На Нарвской Заставе полно таких Общих, принадлежащих всем и никому, мест, от тайных мест встреч на заброшенных заводах или в разрушенных зданиях, до образцовых площадей, конструктивистских дворов и парков аттракционов. Таким образом, наиболее очевидная цель дрейфа состояла в том, чтобы влиться в эти общественные пространства всем вместе, перевернуть и оживить их скрытый потенциал.
Однако дрейф-в-группах не только приносит неисчислимые радости – включая прямой доступ к сомнительной утопии дружбы, – но и предполагает опасность. Взаимодействия внутри группы не только отражают и воскрешают общественное пространство; они также внушают отдельному участнику ложное чувство безопасности: со мной ничего не случится; ведь я не один, со мной целая компания. Но что происходит, когда (определенное) будущее этого Общего утрачено в пользу приватизированной поэзии повседневности со всеми ее неопределенностями? Не здесь ли и начинается окружной путь? [7]
Один путь – увидеть разрушение утопии (и возвращение к ее руинам) как катастрофу экспроприации, невозместимую потерю. Игровые площадки нашего революционного детства обрели утилитарный характер, стали враждебными зонами, проникнутыми чудовищной вульгарностью, превращающей нас в реакционеров. Но вместе с тем, можно сказать, что подлинный этический диалог возможен лишь после вычитания, отрицания, потери: потеряв наши (приватизированные) зонтики, мы можем наконец начать двигаться, а не просто дрейфовать.
[7] На протяжении двух дней наших изысканий, Артем Магун носил с собой черный элегантный зонт. В моих глазах этот зонт выглядел приватизированной антропологической подпоркой, символом нашего радикального шика. Отправившись на «лодочки», Артем, дабы чувствовать себя свободней, оставил свой зонт на скамейке на мое попечение. Мы уже переходили мост, отделяющий парк от города, когда Артем остановился: «Я забыл свой зонтик». Меня охватило чувство вины. Отстав от остальных, мы с Артемом вернулись обратно. Мы почти прошли мимо качелей и других развлечений: ворота парка аттракционов были уже заперты. Сторожевая собака на длинной привязи злобно лаяла, охраняя своего щенка. Рядом со сторожевой будкой стоял внушительного вида молодой человек. Мы окликнули его через ограждение. «Зонтик? Ага. Я тут видел какой-то зонтик.» Не на шутку разнервничавшись – зонтик мог оказаться бомбой – мы с Магуном вернулись к автодрому. Там-то мы и столкнулись со второй группой, дрейфовавшей параллельным курсом. Они стали нас радостно обнимать, а потом забросали вопросами: «Ну как? Что вы видели? Куда идете?». Мы не могли ничего ответить. Мы искали зонтик Артема. Наконец милиционер, охранявший игровую площадку, открыл ворота и выпустил нас наружу. Зонтик был безвозвратно потерян.
