ОБЩЕСТВО
Искусство становится общественным явлением благодаря своей оппозиции обществу, причем эту позицию оно занимает, только став автономным. Кристаллизуясь в себе как самостоятельно развившееся явление, не угождающее существующим в обществе нормам и не квалифицирующие само себя как “общественно полезное”, искусство критикует общество самим фактом своего существования, будучи осуждено пуританами всех мастей.
…Общественным в искусстве является его имманентное движение против общества, а не заявленная им во всеуслышание позиция.
…Если произведениям искусства и свойственна какая-то общественная функция, то она заключается именно в их нефункциональности. В силу своего отличия от заколдованной реальности они негативно олицетворяют состояние, в котором то, что существует, находит подобающее ему место, свое собственное.
Искусство именно в силу своей нефункциональности занимает свое место. Все функциональное (или общественное) находится в хаотичном состоянии, где перепутаны цели и средства, начальники и подчиненные, владельцы и наемные. Освобождение от функциональности – это последовательная политическая задача искусства, которая оспаривается обществом, политическими движениями, некоторыми сегментами самой системы искусства. Занимая свое место, – что дается неимоверными усилиями – искусство указывает обществу на его дезорганизованность. Это место в социологии искусства называется автономией. Автономия искусства не означает содержательную отрешенность искусства от актуальных проблем общества. Эти проблемы в той или иной форме могут стать предметом художественной рефлексии, однако результат этой рефлексии не имеет ничего общего с обычным эмпирическим исследованием и выписыванием рецептов исцеления. Эти проблемы берутся в качестве знака всеобщих проблем, их актуальное содержание для искусства безразлично. Например акция Внеправительственной контрольной комиссии “Против всех” на Мавзолее Ленина. С одной стороны мы сталкиваемся с актуальнейшей проблематикой выборов, – эта акция была частью предвыборной политической кампании “против всех” – с другой, ее художественное значение содержится в актуализации лозунга ставшего путеводной звездой для каждого члена российского общества. В этой не веселой констатации содержится значительный критический смысл.
Произведения искусства, стремящиеся избавится от фетишизма посредством реального, в высшей степени сомнительного политического вмешательства в жизнь общества, в результате неизбежного и тщетно восхваляемого упрощения регулярно запутываются в противоречиях ложного сознания по отношению к обществу. В практике “короткого дыхания”, которой они слепо отдаются, продлевается их собственная слепота.
Избавление от фетишизма произведения искусства – одна из самых серьезных ловушек капиталистического общества. Делая произведения искусства предметом купли-продажи капитализм коррумпирует художников, заражает их потребительством и фетишизмом. Слишком очевидный, но ложный выход – политизация искусства, создание функционализированных форм искусства, порывающих с собственной предметностью. Здесь искусство становится жертвой иллюзии собственной политической эффективности.
Но со своим обремененным виной фетишизмом произведениям искусства расстаться не удается, так же как и всем, на ком тяготеет вина; ведь в мире, полностью социально опосредованным, ничто не стоит в стороне от контекста его вины.
Произведения, как правило, оказывают критическое воздействие в эпоху своего появления на свет; позже они, не в последнюю очередь из-за изменившихся отношений, нейтрализуются. Нейтрализация – это цена, уплачиваемая искусством обществу за эстетическую автономию.
Действительно, оборотной стороной автономии является постепенная нейтрализация. Эту нейтрализацию создают именно те структуры системы искусства, которые обеспечивают его автономию. Заинтересованная в популяризации, просвещении система искусства постепенно лишает произведения искусства их конфликтности, социальной остроты. Так постепенно мы сталкиваемся в музеях с залами где “естественным” образом могут соседствовать друг с другом самый радикальный абстракционизм и самый ортодоксальный соцреализм. Это соседство не представимое еще десять лет тому назад является свидетельством нейтрализации. В болотной трясине иллюзорного бесконфликтного существования уравнивается все: сталинизм с нацизмом, марксизм с либерализмом, абстракционизм с реализмом.
“В век тотальной нейтрализации начинается ложное примирение с действительностью и в сфере радикально абстрактной живописи – беспредметные изображения годятся для того, чтобы стать настенными украшениями в эпоху нового благосостояния”.
Таким образом автономное произведение искусства становится заложником самого себя. Но эта проблема не решаема силами искусства.
Грубость, жестокость, субъективное ядро зла априори отрицается искусством, неотъемлемым элементом которого является идеал тщательно сформированного, – именно в этом, а не в провозглашении моральных тезисов или в достижении морального воздействия и состоит участие искусства в морали, что связывает его с более достойным человека обществом.
Искусство является формой практики и не должно извиняться за то, что оно не действует прямо, непосредственно; даже если бы оно захотело этого, оно не смогло бы этого достичь, политическое воздействие – вещь в высшей степени сомнительная для искусства, в том числен и для так называемого ангажированного искусства.
Чем бесстыднее общество переходит к тотальности, в рамках которой оно всему, в том числе и искусству, уделяет надлежащие место, тем резче и полнее оно поляризуется, распадаясь на сферы, в одной из которых властвует идеология, а в другой – протест; и эта поляризация вряд ли идет обществу на пользу.
Абсолютный протест сужает его возможности и внезапно меняет свою направленность, обращаясь к своему собственному разумному основанию…
Иными словами в капиталистическом обществе не возможно быть последовательным, идти до “конца”. Подобная бескомпромиссность заканчивается тупиком ……
Основным свойством идеологии является то, что ей не до конца верят, от самопрезрения она движется в сторону саморазрушения.
Эту мысль лучше всего иллюстрирует история распада СССР. Обладая всей тотальностью масс-медиа коммунистическая партия все равно не могла убедить в своей правоте широкие массы. Именно в этот момент принцип агитации “от двери к двери” работал в несколько раз эффективней чем любая телевизионная или радио передача. Советская идеология вошла в этап своего неминуемого саморазрушения. Это саморазрушение было конфигуративным т.е. шло изнутри самой структуры власти. В частном примере с масс-медиа видно, что именно сталинистская идеология не позволяла радикально изменить форму масс-медиа, добавив ей дополнительные ресурсы убедительности. Напротив, в современной ситуации когда “демократические” СМИ безоглядно врут, передергивают, скрывают, их действия почти всегда определяет политическую ситуацию в нужном для господствующего класса русле. Напрасно оппозиционеры всех мастей ждут времен когда буржуазные СМИ сами собой изолгутся. Это время, конечно, наступит, однако так же как и при советской власти разрушение произойдет изнутри конфигурации буржуазных медиа, а эта конфигурация принципиально отлична от советской. Так, например буржуазные СМИ падки на сенсации, скандалы, различного рода эксцессы и девиации – возможно этот момент когда-то станет решающим. Самой же сильной защитой буржуазных СМИ является то, что им “не до конца верят”, а они и не требуют этой веры. Они распространяют генеральный принцип буржуазного сознания обман “мера за меру”. Я обману тебя, но и дам обмануть себя. Так реальные отношения вытесняются в область бессознательного, рефлекторного. Презрение, которым, сами того не осознавая, награждают себя рядовые участники этого коллективного “заговора обманов” распространяется и на самооценку. В буржуазном обществе нет ни одного уверенного в себе субъекта.
Господствующие сознание не может освободиться от своей собственной идеологии, не нанося ущерба самосохранению общества.
То, что произведения искусства, как некогда кувшины и статуэтки, выставляются на продажу на рынке, является не надругательством над ними, а простым следствием их участия в производственных отношениях.
Если искусство ограничит свою автономию, то отдаст себя в полное распоряжение существующему обществу; если же оно неуклонно будет придерживаться избранных им позиций, то с не меньшем успехом сможет интегрироваться в общество в качестве вполне безобидной и безвредной сферы наравне с другими областями деятельности. В этой апории проявляется тотальность общества, поглощающего все, что происходит и возникает. То, что произведения отказываются от коммуникации, является необходимым, но ни в коем случае не достаточным условием неидеологичности их природы. Центральным критерием является сила выражения, посредством которого бессловесные произведения искусства обретают красноречивость. В выражении они раскрываются как след от раны, нанесенной обществом; выражение – это социальный фермент их автономной формы.
Зоны критики общества находятся в произведениях искусства там, где болит, там, где в их выражении проявляется исторически обусловленная неистина общественных отношений.